Нумендиль, сцепив зубы и молясь, чтобы его поведение не оказалось ошибкой, стоял молча, пока орки вытаскивали в коридор Аикарамата, снимали с него котту и доспех. Он понимал, что сопротивление сейчас испортит впечатление от попытки сохранять вежливое спокойствие с Сауроном. И все же дернулся помочь, когда друга возвращали на прежнее место, пристегивая за ошейник. Орки пресекли возможный бунт, скрутив эльфа при первой попытке дернуться. Пришлось снова быть бессильным наблюдателем. "Благоразумие", - мысленно хмыкнул нолдо, не обольщаясь насчет собственных шансов в драке и все же почти инстинктивно напрягаясь, так что оркам приходилось прикладывать усилия, чтобы его удержать. Оттолкнув к стене Нумендиля, слуги врага покинули темницу. Зато вошли... гномы, что предали в коротком бою. Нолдо вскинул голову и с хорошо скрытым недоверием следил за ними - но они принесли еду и вещи, о существовании которых пленники почти забыли, как будто жизнь до встречи с Тьмой была полустершимся сном.

Не ожидавший подобного результата своих слов, Нумендиль едва скрывал ненависть к врагу за маской избранного спокойствия и невозмутимости. Показное желание идти на уступки вызывало лишь ярость. Дождался, когда темный договорит и уйдет, наконец, оставив эльфов...
И осторожно опустился на колени рядом с другом. Открытых ран у того не прибавилось, но выглядел феаноринг крайне плохо. Почти так же, как в час едва не забравшей его смерти: бледный, с заостренными скулами, серо-синими губами. Острая жалость коснулась сердца Нумендиля. Нужно ли пробуждать Аикарамата для того, чтобы тот понял, где и в каком положении он оказался?

Нолдо намочил ткань в воде и стал отирать ею сотоварища, смывая грязь и ссохшуюся кровь затянутых злым чародейством ран. Тот не приходил в себя и не подавал признаков жизни, лишь чуть слышное дыхание помогало понять, что не к погребению готовит эльф доуга. Сдерживая тяжесть в душе и сострадание, уложил бессознательного, придавая ему достойное положение - это еще более усилило сходство с обрядом почестей погибшему. Мелькнула безнадежная мысль, что смерть лучше уготованного им Сауроном будущего и, возможно, следует оставить Аикарамата в покое. Радоваться его уходу в Чертоги.

Эльда встряхнулся. Нельзя сдаваться. Он не вправе решать за друга его жизнь и смерть.  Это граничило с чем-то преступным, недопустимым... Нумендиль решительно потянулся к фляге с зельем. Откупорил крышку... нет, Темному доверять нельзя. Сделал маленький глоток, помедлив. Почти без страха - уже уяснил, что яд - это избавление, на которое рассчитывать нечего. От глотка пряного отвара по телу разлилось тепло солнечного света, даже голод притупился, и сносить близость манящей еды стало легче.
Аикарамата трясло от холода. По полу камеры полз пронизывающий до костей озноб, прелая солома не очень-то спасала.
- Прости, - шепотом сказал Нумендиль феанорингу. - Я думаю, ты выбрал бы так.

Осторожно, подсмотренным у целителей движением, он разжал сведенные челюсти воина, наполнил крышку фляги снадобьем и осторожно влил его в рот феанорингу. Провел пальцами по горлу, проверяя, чтобы тот проглотил и не захлебнулся. И повторил действие. Так медленно, не торопясь, глоток за глотком, пытался он напоить восстанавливающим силы зельем друга. Чтобы оживить его. Возможно, для "свидания" с первым слугой Врага, прозванным Жестоким.

На половине фляги Аикарамат закашлялся - а потом задышал полной грудью. И едва заметно шевельнулся.
- Осторожней, друг, - Нумендиль положил руку на лоб товарищу, придерживая его от возможного резкого рывка. - Ты слышишь  меня? Помнишь, где мы?

Дыхание Аикарамата выровнялось, но тень по-прежнему лежала на его лице, и руки были холодны. Дотянувшись до рубашки, эльда , как мог, аккуратно накрыл ею воина, пытаясь сохранить крохи тепла. Собственные цепи мешали, приходилось рассчитывать каждое движение, чтобы ненароком не ударить себя или, что гораздо хуже, бесчувственного феаноринга. Тяжелое неподвижное тело... неужто и правда ему суждено не пережить поединка с Сауроном?

Прикрыв глаза, Нумендиль на мгновение приоткрылся, коснулся разума друга. Тяжелая, всепоглощающая пустота поднималась из-за грани небытия. Голфинг отшатнулся. Сжав зубы, потянулся вновь к фляге. Лучше вновь встретиться с противником лицом к лицу, чем уходить в ту безглазую бездну, что успел увидеть Нумендиль. Снова наполнив крышку от фляги снадобьем, начал поить бесчувственного, пытаясь, чтобы ни одна капля не пролилась мимо. Потом брал ледяные руки товарища в свои, звал по имени - очень тихо, и снова вливал зелье.

"Куда ты уходишь? Что он сделал с тобой? Возвращайся..."

Аикарамат с трудом открыл глаза и позвал его по имени. Эльда, уже почти не веривший в возможность вернуть друга из равнодушной бездны, куда тот спускался по злобной воле Темного, отложил флягу. Улыбнулся: хотя повод для радости был тот еще - увидеться с другом в подземелье Саурона, в цепях...

Для Нумендиля было до сих пор загадкой случившееся между бесконечным допросом и пробуждением от звуков светлой песни. Но спрашивать едва пришедшего в себя феаноринга он не рискнул. Хотя и желал услышать вести - одновременно страшась узнавать их. Как попал сюда Аикарамат? Где Келебринг и остальные? Но заговорил он пока не об этом. Следовало предупредить сотоварища, что происходит. Пробуждение в оковах, да еще вторичное, слишком нелегко принять.

- Как ты? - негромко спросил он. - Лежи, не поднимайся. Дурные вести, друг: мы в плену. Но пока врагов нет рядом. Зато есть еда и вода, - он непроизвольно сглотнул. От голода болело под ребрами, но за невыдержанность было неловко.

- Остальные родичи ушли, - услышал Нумендиль, и не сдержал торжествующей усмешки. Но при упоминании о поединке тень коснулась лица Аикарамата. Как же дорого дался ему этот подвиг?

- Ты совершил невозможное, -  негромко сказал нолдо. - Сам не верил в возможность помочь хоть кому-то,.. но вернулся. О каком поражении говоришь ты, спасший родичей? Эту победу враг запомнит надолго.

Перед глазами встало видение недавнего прошлого: почти насмерть замученный эльф, которым - как верил Нумендиль тогда - был Аикарамат. Прикрыл глаза, переводя дыхание. "Запомнит", - мысль обжигала холодом. - "И припомнит".
Тем тяжелее было услышать благодарность феаноринга.

- Ты не знаешь, за что благодаришь, - выдохнул в ответ, не находя сил рассказать, для чего, по всей видимости, требовались укрепляющие эликсиры. - Но если не я, то орки... - добавил он будто невпопад. И тут друг попытался подняться, тяжело, почти за пределами возможностей обессиленного нолдо. Нумендиль дернулся помочь - и услышал:
- Стой! Я знаю о себе чего ты не знаешь. Не помогай мне и не зови больше другом. Лучше давай есть, я страшно голоден.

Эльда промедлил, и Аикарамат поднялся сам. С отвращением обнаружил ошейник, боль отразилась в глазах.

- Саурон знает, что мы друзья, - отозвался воин. - Прости, но уже нет смысла прятаться. Я... не сумел скрыть это от врага, - хотел добавить спокойно, но голос сорвался на хрип.

"Ты должен ненавидеть меня", - эльда не добавил этого вслух, лишь, не сдержавшись, протянул руку и на мгновение сжал узкую холодную кисть руки феаноринга.

- Я не заслужил того что ты для меня делаешь, - покачал головой феаноринг. - И прости что мы шли так долго.

- Келебринг, - отозвался он вместо ответа, - два брата из народа нандор, воин Финдекано и совсем юный мальчик, едва ли две сотни лет... - сохранить спокойствие при воспоминании недавних ужасов не удалось, но смотрел он на друга прямо, с благодарностью и страхом за сотоварища.

- Сейчас принесу еду, - он поднялся, передвинул корзины к бедру Аикарамата, так, чтобы обоим эльфам удобно оказалось добираться до их содержимого - насколько удобным могло быть хоть что-то в цепях. Ухватил лепешку, не заметив сам, оторвал зубами огромный кусок, с трудом сдерживаясь, чтобы хоть немного соблюдать приличия. Дожевав, опомнился, встал:

- Дома я бы и мальчишек не пустил к столу такими чумазыми, - блеснув глазами, улыбнулся эльда. Присутствие друга страшило - и заставляло сопротивляться страху. Аикарамат подставил свою душу под удар врага ради жизней многих. Неужели он заслужил подвигом лишь общество отчаявшегося, запуганного сотоварища, каким выглядел, наверное, сейчас нолдо?

Нумендиль усилием оторвался от пиршества, добрел до таза с водой и тщательно умылся и кое-как обтерся по пояс, насколько мог, сберегая жгущий через постепенно ослабевающее действие обезболивающего бок и ноющие руки. Вылил воды на голову: ужасно хотелось смыть мерзкие следы чужих рук, хоть разумом эльда и понимал, что это бесполезно и жалко со стороны. Прихватил гребни, ремешки, бутыль с вином, кубки и вернулся к другу.

Провизия, кажется, была свежей и даже вкусной, но несмотря на голод, кусок с трудом лез в горло. Запах копоти и металла, оковы, решетки, разъедающее сердце отчаяние и страх за свою участь и, что куда страшней, судьбу друга.
Тогда он наполнил чаши, вложил одну в руку Аикарамата:
- Да сгинет Тьма.

 Аикарамат смеялся и произносил жуткие слова, а сотоварищ смотрел на него с болью и едва ли не с ужасом.

- Не верь ему, - выдохнул он. - Враг зовёт предателями тех, кого желал бы сделать таковыми... Но он не сумеет..

А друг вел себя  так, будто жестокий поединок с Сауроном что-то надломил в нем. Нумендиль помнил образы, вложенные в завершающую песнь Тёмного. Тот, казалось, издевательски благодарил феаноринга за помощь. О каком предательстве мог припомнить Тху?.. Эльда прикрыл глаза, вспоминая разговор по пути сюда. Возможно, он догадывался. Прошлое, что мучило Аикарамата, было одной крови с его собственными призраками... Исход. Но нельзя было спросить открыто: в случае оплошности последствия могли быть ещё худшими. Тем более, в песне, кажется, вставал образ его, Нумендиля...

 
После сытной еды, первой за вечность, вина и снадобий нолдо беспощадно клонило в сон. Он взял гребень и, с некоторым трудом поднимая руки, придерживая тяжелое неудобное "украшение" на запястьях, стал расчесывать мокрые волосы, надеясь добиться сразу двух вещей: избавиться от навязчивого ощущения грязи, замаранности - и прогнать липкую усталость. Еле разодрав слипшиеся пряди, он связал ремешком хвост, уже почти вслепую, ибо глаза закрывались.

- Помочь... тебе? - подавив зевок, спросил у друга. Но, видимо, запасы прочности роа были на исходе, во всяком случае, та их часть, что отвечала за бодрствование. Короткие минуты беспамятства не помогали утолить потребность во сне: это знание пришлось добывать собственным опытом. Прямо сейчас. И, засыпая помимо воли, как какой-нибудь смертный, не властный над телом, Нумендиль сполз на пол и почти инстинктивно удобно устроил голову на коленях сотоварища. Пробормотал что-то, что могло сойти за извинения - но на деле уже не осознавал ни собственных действий, ни слов.
Заснул он даже чуть раньше, чем лег.

Древние песни даровали отдых, впервые за много дней эльда пробуждался ото сна, чувствуя себя посвежевшим, и пробуждение пришло почти по собственной воле. "Почти" - если не считать боли в едва поджившей ране на ребрах, которая дала о себе знать, стоило случайно пошевелиться: видимо, действие эликсира сошло на нет. Зато он к удовольствию отметил, как промозглый холод отступил, хоть и не сразу угадал, почему.  Нумендиля в буквальном смысле слова согревало присутствие друга, который обнял сотоварища за плечи, делясь собственным теплом. Тут же пришлось пожалеть, что невольно дернулся, застигнутый болью врасплох, и потревожил Аикарамата: кажется, тот проснулся .

Нумендиль не хотел будить его, так же, как и сам с неохотой возвращался в мир яви. Неизвестно, какое время суток было там, снаружи. Тюрьма не переменилась: здесь все так же горели факелы где-то за пределами видимости, все так же тянуло сыростью и безнадежностью, зарешеченный проем казался все так же непроходим. Вздохнув, нолдо попытался  взять себя в руки. Осторожно выбрался из-под руки друга, так же осторожно пошевелил плечами, выпрямляя спину. От безжалостной тяжести оков на руках хотелось закрыть глаза, привалиться к стене и вновь спрятаться в спасительных грезах. Почему-то эльда не предполагал, что после отдыха примириться с пленом будет так тяжело. Плечо тупо ныло, но хуже была давящая тоска осознания не-свободы, обреченности.

Нумендиль запрокинул голову, закрыл глаза, свел запястья перед собой. Вдох- выдох: продолжение войны. Он уже научился ценить благословенный дар - минуты наедине с другом. Тратить их на глупое сожаление о собственных бедах?..

- Хороший день, - разлепляя глаза, с насмешливой улыбкой обратился он к сотоварищу. Сердце резануло болью при виде ошейника и оков, но Нумендиль постарался скрыть чувства.
- Завтрак оставили нам, погляди. А я думал, тут хотя бы крысы живут добровольно. Но брезгуют хозяином, видимо.

Умаиа, если захотеть, мог видеть все что находилось в подвластной ему пещере. И Темный хотел. Желал. Он видел как полный горести и скорби, забыв о еде и отдыхе, Нумендиль отмывал тело друга. А потом сидел над ним, поил, звал, старался разогреть... Нолофинвинг платил менестрелю той же монетой - самоотверженностью, любовью что заставляет забыть о себе. Очень интересно. В Твердыне эти двое многое узнают о своей любви, она позволит хорошенько их протрясти. Быть может что-то и вытрясется. Вот Нумендиль, к примеру, уже смог пересилить свою гордыню и попросить вежливо. Кажется этот эльф обучаем, даром что из прихвостней Нолофинвэ.

Итак, как и предполагалось, один друг смог вытащить другого. Прекрасно. Но менестрель, хоть и пришел в себя, все еще был не готов отвечать за свои слова. И Оборотень даже огорчился, когда нолофинвинг уснул, но... Дети непостижимые существа. Похоже что-то важно все же произошло, и феаноринг выбрался из оков чар, что все еще сковывали его душу. И... запел. Сначала Темный хотел пресечь это, но потом... решил пусть поет. Просто не стал больше наблюдать. Все равно не за чем - дело сделано. Осталось только малое... Но эльфы завершили и это малое: сон и еда. Проснулись пленники позже, чем полагал умаиа, так что он уже бросал на них несколько раз свой взгляд, думая не послать ли орков разбудить... Но нет, в конце концов эльфы проснулись сами. Был час дня. И как только нолдор закончили завтрак Оборотень нанес им визит вежливости.

Разумеется ободранные квэнди не были счастливы его видеть, но сейчас выбирают не они. Эльдар были по-прежнему горды и Темный улыбнулся, предвкушая месть. Мешать с грязью гордых намного приятнее.

- Рад что вы хорошо отдохнули. - Поприветствовал своих пташек Волк. - Ты славно потрудился, Нумендиль. Не знаю что бы я без тебя и делал. Ведь если бы не твоя забота - боюсь менестрель бы очень не скоро очнулся, а может быть так бы и не очнулся. Но в любом случае, мне бы не удалось поговорить с ним по душам, пришлось бы отправить Владыке полуживотным. - Темный с легкой усмешкой отметил как расширились глаза Аикарамата. "Да, да, ты не ослышался, отправить к Владыке. А ты уже, небось, мечтал умереть здесь? Увы. Все разбежались, а конвой придет. Я должен хоть кого-то отослать. Но конвой придет только завтра вечером. У нас еще много, много времени впереди".

- Так что ты, Нумендиль, - выделил имя эльфа Темный, - сделал мне большую услугу. Ты выдернул своего друга из темных пучин что бы я смог наградить его как следует за все его подвиги. Если бы не ты - я был бы лишен такой возможности. Орки могут отпоить лексиром, но кто позвал бы его душу? А и приди феаноринг в сознание - кто бы заставил его пробудиться от оцепенения? Ради чего бы ему было бороться за свое освобождение? Ты, и только ты все сделал. Я обязательно придумаю как наградить тебя по достоинству. За службу, я бы сказал, ибо ты вручил мне в руки своего отдохнувшего, окрепшего, готового теперь к долгим беседам, друга. Способным чувствовать, не то что вчера, после пробуждения... - И Саурон улыбнулся.

Отредактировано NPC Darkness (18-07-2017 23:57:51)

Услышав, несомненно, тяжелые слова, нолофинвинг не изменился в лице. Почти. Разве что еще больше окаменел. И умаиа отметил на будущее как может реагировать данный пленник - достаточно общей для нолдор реакцией. И, разумеется, продолжил дерзить. Это у нолдор тоже в крови, ничего не поделаешь, придется обучать. Не все поддаются обучееию, увы, но с этим может и получится. А упрямый феаноринг им поможет.

- Пока твоя служба ненастолько велика что бы ты мог выбирать награду сам, - серьезно покачал головой Темный. - Но у тебя будет еще шанс проявить себя. Я всегда щедро награждаю за верную службу. Не по тому что я добрый, - улыбнулся умаиа, - а по тому что это разумно. Дает смысл стараться.

Оборотень провел рукой и дверь позади него, ведущая в пыточную, открылась.

- Феаноринг заслужил наказание за свою дерзость и он его получит. Но дальнейшая судьба твоего друга может быть не такой горькой - мое предложение тебе быть моим строителем остается в силе.  Или ты пробудил своего родича вовсе не для того что бы избавлять от меня, а наоборот, что бы предать в мои руки и он был наказан за все что сделал тебе? Сколько твоих друзей и родных погибло по тому что рука Аикарамата сожгла корабль, что мог бы их нести? Не пора ли феанорингу ответить за свои поступки? Желал ли ты его разбудить что бы вырвать из чар, или ты желал лишь мести? От того и не говорил с ним, от того и не возражал, когда Аикарамат сказал что не может звать тебя другом? Ты ведь с ним согласен, не так ли? Ты тоже не считаешь его другом. Ты хочешь что бы он изведал ту боль, что изведал и ты.

И Темный понимающе кивнул головой и улыбнулся. Но потом легкое сомнение проступило на его красивом лице.

-  Я угадал, не так ли? Но, если я не прав, ты можешь доказать это "другу".  Если ты и правда не желаешь что бы менестрель заплатил за все злодеяния, и преступления, если ты и правда разбудил его не для этого - предложи мне что-то что может его выкупить. И тогда и волоса не падет с его нечесаной головы. У тебя не много времени, думай; за феанорингом скоро придут.

С этими словами Оборотень развернулся и пошел прочь. А нолдор остались стоять напротив решетки, где по другую сторону коридора чернел проем пыточной и в слабо долетающем в проем свете было видно массивное кресло странной конструкции, не ясное своим значением Аикарамату, но уже хорошо известное Нумендилю.

Через короткое время в коридоре появились орки и стали готовить пыточную. Внесли в нее свет, принесли несколько ведер воды, стали греметь чем-то железным внутри.

Отредактировано NPC Darkness (19-07-2017 03:43:34)

Нумендиль слушал с отвращением. Даже бесконечное время назад - до поражения в битве, он принял бы такие обвинения как жестокую и глупую нелепость. Спрашивать цену скорби и боли за Исход? Да еще с сородичей? Ах, да, мороки в ущелье предполагали подобное...

Эльда прищурился. Саурон предлагал... сделку. От которой Нумендиль уже однажды отрекся. Именем Нолофинвэ. Хорошо, что он нашел на это силы тогда, и выбрал такие слова, которым придется следовать, как обету. С каждым разом отказ от привилегии стать личным строителем крепостей Темного майя будет всё дороже... Но защитить друга нолдо мечтал, несмотря на неприкрытую ловушку... что сочтет должной ценой Тху?..

Дверь открылась. За ней, без всякого сомнения, находилась допросная. Кресло. Эльда не вздрогнул только оттого, что оцепенение не желало отступать.
А Враг ушел, закончив речь. И Нумендиль рискнул обернуться к Аикарамату. С неприятным чувством прыжка в бездну ожидая увидеть в его лице запрятанное за гордостью обвинение сотоварищу. За непрошенное вмешательство в судьбу. За проклятое зелье. И... не ошибся. Феаноринг отвел взгляд.

- Он... подслушивал нас, - непослушными губами выговорил Нумендиль всем понятное и уже бессмысленное соображение. Просто чтобы не молчать.

Потом посмотрел через коридор: туда, где стояло знакомое кресло. Не замечая, что плечи вздрагивают от ненависти и страха, он стоял у решетки. Больше не поворачивая голову к другу. Мучительно размышляя над заданной врагом задачей: какую цену он мог отдать за безопасность Аикарамата.
"Только лишь временную безопасность", - холодно подсказывал разум.

В страшной камере копошились орки.
- Эй, волчий корм, - окликнул их эльф. - Это правда, что ваш хозяин отдает вас своим любимцам на поживу, когда, скажем, нет подходящего пленника для голодных волков? Когда следующая трапеза? Кого из вас скормят собачкам вместо меня?

Он и сам не знал, зачем злит тварей, не знал, откуда рождаются в сознании недобрые слова: только бы разбить тяжкое молчание, повисшее между эльдар. А еще - вызвать ненависть темных к себе, лично к себе. Не оказаться в обещанном Сауроном кошмаре вечного наблюдателя.

Господин желал забавы и, после всего что тут было, забава должна была быть стоящей ей-ей! Голуг со страшными глазами посмел бросить вызов самому Хозяину! Конечно наглец не мог тягаться с Господином, и был повержен, но этого было мало. Сейчас его поучат хорошим манерам, голуг будет орать пока не сорвет голос, а потом просто будет беззвучно разевать рот и сверкать своими глазищами. Вот будет-то потеха... А им позволят быть рядом, помогать, да глазеть.

И орки со всем рвением готовили застенок, бросая злорадные взгляды на пленников, как вдруг один из них, тот что был у Господина за почетного гостя до этого, заговорил.
 
- Эй, волчий корм. Это правда, что ваш хозяин отдает вас своим любимцам на поживу, когда, скажем, нет подходящего пленника для голодных волков? Когда следующая трапеза? Кого из вас скормят собачкам вместо меня?

Орки переглянулись. С одной стороны голуг явно нарывался, но с другой - он был на особом счету у Господина и трогать его дураков не было. А второй чего вдруг кашляет? Просто по глупости на поводке слишком резво прыгал или случилось что? Да нет, вроде в норме...

Старший среди орков оставил работу и с ухмылкой подошел к клетке. Длинноухий был прав, в другой раз и кто-то из орков мог попасть к волкам на обед, но, к счастью, сейчас убитых этими засранцами хватало, так что вряд ли господин кого сошлет... В ближайшее время. Но говорить об этом голугу, ясное дело, не хотелось.

- Что голуг, не терпится почесать ребра о наши кулаки? Не сомневаюсь. Но тебе придется подождать. Господин нам ясно сказал: ты - почетный гость. Трогать тебя нельзя, так что болтай себе. Пока. А мы с твоим дружком скоро поговорим, а парни? - Дружный гогот еще четырех глоток поддержал вожака. - Ты даже не представляешь как Главный зол на твоего дружка, длинноухий, и какие забавы умеет придумывать. Я-то при нем пятый год, чего только не насмотрелся. Так что и ты не зевай, скучно не будет! - И орки снова заржали.

Отредактировано NPC Darkness (20-07-2017 06:43:12)

- Ты вытащил меня из Тьмы, где я блуждал. Бесконечной и беспощадной. И я благодарен тебе за это, по тому что ты принес покой моей измученной душе. И сделал ты это только по тому что тревожился об мне больше чем о себе, забыв про еду и отдых, - звучало в ушах, в сознании, в сердце.

Благодарность пополам с болью, тепло, какое бывает от присутствия друга... брата. Убийственно несвоевременное, несокрушимое и не поддающееся логическому осмыслению тепло. И уничтожать врагов хотелось тем сильнее. У Нумендиля не было братьев, а сестра осталась с родителями в Амане. Друзья: Эктелион, Глорфиндэль и даже, возможно, Турукано - хотя в Белерианде королю Города было бы слишком непросто найти время на друзей - были давно уже ближе к нему, чем собственная семья. И подобие родственных чувств, что вызывал в нем Аикарамат, оказало тем более сильное впечатление на нолдо.

Но орки не рискнули войти: ответом на вызывающую речь Нумендиля простучали тяжелые шаги. Прислужники врага подтянулись, а эльда замер, подняв голову. Он не успел выяснить, почему его называли "особым гостем": только что ему это было не особенно интересно - а теперь время истекло. Неужели это вновь означало, что его станут беречь... в отличие от феаноринга?..
Саурон изучил пленников, и нолдо сумел не отвести взгляда. Он был готов драться.
Но оказался не готов к издевательскому:
-   Надеюсь вы хорошо и с пользой провели отпущенное вам время. Поговорили? Ты Нумендиль, придумал что предлодить мне что бы выкупить судьбу друга? Не торопись с ответом, у тебя еще есть несколько минут.

Четко осознавая призрачность шанса, Нумендиль предпочел игнорировать слова Жестокого, черпая в страшных предчувствиях силы для боя. Однако орки ворвались в камеру, одетые в доспех. Эльда пнул одному из них под ноги таз, расплескав воду так, что она разлилась по камере и коридору, едва ли не до сапог врага. Противник споткнулся, нолдо с размаху ударил цепью в морду, не закрытую шлемом, ломая нос, перехватил падающего за плечо, толкнул в следующего орка... Но двое других добрались до эльфа, подвижность которого ограничивала цепь, сковывающая ноги, повисли на руках, вцепившись, как звери, повалили на колени, а вожак, подоспевший последним, исхитрился перехватить цепь ручных оков, намотать на ладонь, после короткой борьбы заломить руки эльфа через голову назад, упершись коленом в позвоночник.

И Враг беспрепятственно шагнул внутрь.
- Присылай мне почаще своих слуг для тренировки, - выговорил, переводя дыхание, эльф. - Может, избавлю мир... от нескольких.

Он сплюнул, желая попасть в умайя, вздрагивая от оскорбительного чувства поражения, но куда более - от ужаса, который нарастал с приближением Тху к Аикарамату.

Нумендиль сопротивлялся, что было достаточно обычно для нолдор, но вот для самого нолофинвинга раньше не было не свойственно сражаться с таким остервенением и пылать таким гневом. Раньше скорее стойкий, но робкий, теперь он вдруг стал яростно-отважным. "Как удивительно меняет тебя присутствие твоего друга." - хмыкнул Оборотень, - "Знакомы всего неделю? Ну как же, так я тебе и поверил".

А вот феаноринг повел себя неожиданно. Решил изображать из себя гордого и несгибаемого? Наслушался легенд о старшем феанарионе? Эх, зря они тогда не отпустили нескольких эльфов в Митрим, что бы было кому рассказать как орал Маитимо и как порой, почти животный ужас, бился в его глазах, искажал его лицо.

И тут Нумендиль снова заговорил, прерывая мысли Темного:

- Присылай мне почаще своих слуг для тренировки. Может, избавлю мир... от нескольких. - Умаиа мог бы стерпеть слова, быть может даже ответил бы что-то что бы поддержать дружескую беседу, но вот плевок от этого паршивца был явно перебором. Короткий кивок головы Господина, и орки, удерживая нолофинвинга за вывернутые руки, с силой дважды ударили пленника в живот, вышибая дух и разрывая едва подживший шрам на боку.

А вот что интересно - Аикарамат даже ухом не повел, даже не взглянул на своего товарища. Быть может он и правда столь холоден и несгибаем? Это было бы очень неприятно... "Посмотрим что будет дальше..." - и с легким любопытством Саурон освободил от кандалов сначала ноги, а потом и руки менестреля. Нолдо не дрогнул. И тогда Темный, готовый в любую секунду применить волю против непокорного, подошел вплотную к эльфу. И опять феаноринг не поддался своим желаниям, оставаясь словно высеченным из камня. "Что же ты скрываешь под своей маской? Ты так отважен, или это лишь хрупкая броня, а под ней ты полон страхов и сомнений?" Оборотень протянул руку, освобождая пленника от ошейника, возвращая ему свободу и... с торжеством уловил ту борьбу что происходила в душе нолдо. И все же паршивец был достаточно то ли умен, то ли высокомерно-горд, но сумел сдержать себя, не поддаться на провокацию, остаться неподвижным. С невозмутимым видом, наступая босыми ногами на лужи, Аикарамат прошел к выходу из камеры, где, вдруг обернулся к своему родичу:

- Держись друг. Быть может лишь в Алахаста, но для нас с тобой наступят добрые времена. А для него - нет.

Слова менестреля были страшны, от них веяло тем о чем знаешь в глубине души, но всеми силами не хочешь верить. НЕ БУДЕТ никакой Алахаста! Будет полная победа Владыки, когда и все эти ничтожества, и сам Творец будут вынуждены признать владычество Мелькора. Темному нестерпимо захотелось ударить наглеца по лицу, но он сдержался. Есть наказание лучше, более тонкое - дождаться когда гордец не выдержит и сам сломается. Путь прост и понятен - ровно шесть шагов от одной двери до другой, еще восемь шагов до кресла - и сесть. Хватит ли у тебя гордыни проделать этот путь, менестрель? Или твоя трясущаяся душонка наконец-то возьмет верх над заносчивостью?

По кивку Господина, орки подтащили Нумендиля к стене и защелкнули на его шее ошейник. Металл оказался теплым, еще хранящим тепло кожи Аикарамата. Бросив нолдо на пол, орки подхватили оставленные вещи и корзины, и выскочили в коридор.

А феаноринг не останавливаясь и не топчась в нерешительности гордо прошел до кресла, опустился в него, покорно положил руки на подлокотники - ха, да он вовсе не гордый , он просто жалкий трус, покорно, словно овца, идущий на пытку и не имевший сил противиться судьбе! Орки уже прикручивали эльфа к креслу, медленно, нетороплива, растягивая минуты ужаса, давая нолдо возможность прочувствовать как свобода, от которой он добровольно отказался, покидает его трусливое тело. 
Оборотень закрыл дверь в камеру Нумендиля.

- Признай меня господином, стань моим слугой на год и один день - и ничто не будет грозить твоему другу. - Пообещал умаиа, и направился в пыточную. - Одно твое слово и все это прекратится! - Бросил Темный на ходу через плечо.

Феаноринг, так отчаянно цепляющийся за свою эфемерную гордость, уже сидел в кресле. Гордая каменная статуя. "Это будет даже забавно - когда эти статуи начинают вдруг дергаться и изгибаться, пытаясь прекратить муку, а потом начинают скулить и орать, их ледяной покров трескается и рассыпается, обнажая их истинные сущности. Какая сущность у тебя, гордец, даже не взглянувший на друга? Скоро мы это узнаем." А в слух оборотень сказал:

- Кажется наконец-то пришло время нам с тобой поговорить, менестрель. И тебе стоит запомнить, что за длинный язык придется платить. - С этими словами Темный провел рукой по перепутанным волосам нолдо. Глядя как дернулся пленник, в голове умаиа родилась новая, весьма занятная идея.

Нумендиль казался потрясенным то ли поведением продича, то ли тем что  платить по счетам нужно уже так скоро. В любом случае на слова Темного он даже не обратил внимания.

- Придет время и ты будешь умолять что бы я тебя выслушал, - равнодушно отозвался Оборотень и двинулся в пыточную.

Аикарамат встрелил его равнодушным спокойствием, но ледяная броня дала трещину, когда умаиа поправил его волосы. И Волк улыбнулся.

- Я же дал вам гребни, - покачал головой Темный, - как же ты, гордец не нашел времени себя привести в порядок? Придется тебе помочь. Эй! - Позвал Жестокий одного из орков. -  Причеши-ка его.

Пленник показал себя гордым, а гордость сломить было не просто. Боль могла помочь, но еще лучше чем боль помогало унижение. Оно уничтожало самоуважение, ломало волю. Так что издевательства были важным составляющим плена, а не просто приятным времяпрепровождением.

И причесывание подготовило феаноринга ко второму эпизоду - раскаленный металл в виде четырехлучевой звезды святясь малиновым светом поднесли к лицу эльфа. Подержали, словно желая заклеймить лицо, снова пугая и стараясь унизить, а затем раскаленная звезда впилась в его грудь. Когда эльф отдышался и пришел в себя, процедуру повторили, но в этот раз клеймо впилось выше, уже в плечо над ключицей. У пленника создавалось ощущение что клейма располагались все выше и выше.

- Следующая звезда будет у тебя на шее и клеймо уже не скроешь под рубашкой. - Заметил Жестокий. -  И если после этого твой друг не вмешается, то очередное клеймо украсит твое лицо. Что скажешь, Нумендиль? - спросил Темный у второго эльфа.