Нумендиль почти механически отер нож, положил его на столик, поискал, обо что вытереть руки, не увидел, вытер о штаны и снова шагнул к креслу. Издевательские и оскорбительные слова Саурона заставляли сжать зубы, но важны были не они. Тирквилдэ. Эльф не находил мужества посмотреть в глаза другу. Придерживая проклятые цепи, он нащупал пряжку грудного ремня, перепачканную теплой еще кровью, расстегнул ее, давая другу возможность дышать свободней.

Почувствовал, как тяжело бьется сердце феаноринга, не выдержав, вскинул взгляд: узнать, как он... и встретился с ответным взглядом, ясным, несмотря на боль, исполненным тревоги - не за себя, за него, Нумендиля. Этот нежданный дар был так дорог для эльда, что ледяная боль, сжавшая душу, разжала тиски, и Нумендиль выговорил одними губами:
- Прости.

Посмотрел на Жестокого, не смог сдержаться и слегка дернулся при виде врага, но взял себя в руки и, сумев выдержать ровный тон, вежливо и холодно выговорил:

- Прикажи принести воды, пожалуйста.

Второй раз просить о чем бы то ни было Саурона оказалось трудней, чем в первый. Сложнее держаться без вызова, даже просто смотреть на тварь... Но эльда видел сухие губы друга, знал, какую жажду тот должен сейчас испытывать - и ради него переступить через себя оказалось легче.

Нумендиль был полон чувства вины. Хорошо. Но уже не запирался в себе. Прекрасно. И имел все больше и больше крови брата на руках. И все легче и легче ее проливал. Очень хорошо. А еще он осмелел - не спрося расстегнул ремень на менестреле. Волк задумался стоит ли наказать за дерзость, или лучше простит. Наверное простить. Глупец-нолофинвинг держится только из-за того что ему обещали пытки вместо родича. Очень в их духе. Правда некоторые из них вскоре начинали горько жалеть о случившихся переменах. Но в любом случае сейчас нельзя было подрезать крылья Нумендилю.

- Прикажи принести воды, пожалуйста.

Волк улыбнулся:

- Если ты просишь... Желаешь воды в вашу камеру? Быть может чего-то еще?

Оборотень выслушал пожелания нолдо и кивнул.

- Ты можешь освободить брата и отвести его отдохнуть. - Сказал орки и тут же один из орков подскочил к Нумендилю и расстегнул зачарованный замок кандалов на руках, соединявших эльфа со стеной. Орк явно опасался пленника, но не смел ослушаться воли Господина.

Темный отложил последний исписанный лист и поднялся. Посмотрим что теперь будет делать Нумендиль. Каждый шаг был выверенной ловушкой.

- Не ошибись, эльф.

- И чем же он отплатит за благодарность? А как вознаграждаются ваши труды, представителей свободного племени? Золотом? Невиданными камнями? Или, может быть, всего лишь правом существовать здесь рабами - пока не прогневаете господина, и он не лишит вас жизни? Вы выбрали не самую дорогую из оплат. Подумайте... пока выбор еще есть

Эльда помог напиться Тирквилдэ и, не выдержав жажды и горького привкуса во рту, сделал несколько глотков разбавленного вина и сам. Затем, намочив ткань, отер раненого от крови: грудь и руки, -
тщательно перевязал свежий разрез, с заметным трудом помогая товарищу приподняться. Цепи тянули к земле, делать что-то с этим "украшением" становилось все тяжелей. Хоть ошейник не надели... нолдо горько усмехнулся.

Остатками воды он умылся сам: еле дотерпел до момента, когда смог смыть с рук кровь, а с лица - следы слёз. Эльф казался себе... грязным. Сейчас из всех благ свободы ему мечталось о долгом купании в реке, под звездами. Плыть бы себе и ни о чем не думать... Усталый разум терял четкость.

- Я размочу хлеб в вине, будешь, брат? - спросил он, когда осталось только отставить в сторону таз и кувшин из-под воды.

Нумендиль убрал волосы от лица мокрыми руками, пригладил их.

- Предложить Саурону что ли проветрить его склеп? - добавил он. - Я могу, если он сам не умеет.

Феаноринг, казалось впал в забытье на минуту  или две. Нумендиль был почти рад этому: наконец-то тот отдохнет. Но почти сразу друг начал приходить в себя. И голосом чистым и ясным, будто бы не своим, будто бы не было двух дней мучений, он проговорил:

- Ты будешь в центре внимания всего Ангамандо, вся Тьма свернется вокруг тебя кольцом, оно уже затягивается, чувствуешь?! Великая честь, мало кто удостаивался, - вроде бы совершенно спокойно говорил невероятные вещи нолдо. - Но ты при этом находишь в себе силы на брата. Не даешь ему быть ничтожнейшим, грязью под сапогами Врага, ты любишь его и все обретает смысл. Вопреки, несмотря на. Драгоценность среди пленников, и тот кто даже не личность, а лишь орудие пытки - союз... но что из него выйдет?

Всякий эльф догадался бы о том, что значит этот голос. Пророчество. Великий дар, который вызывает трепет волнения, даже если причина на первый взгляд более безопасна. Здесь же не было спасительной лазейки, чтобы обмануться. Нумендиль чувствовал, как по спине текут крупные капли пота и, не сумев подавить первое желание, обнял себя за плечи, инстинктивно отгораживаясь - не от Тирквилдэ, а от его слов. Дослушав, он сперва не смог ответить ничего, переведя дыхание. Но, глядя в изменившиеся, полные боли и тревоги глаза брата, сумел подобрать слова:

- Свободная душа квэндо дороже всех драгоценностей. И наш союз важнее, чем вся Тьма вместе с ее властелином.

В нолдо пробудилась гордость: да как смеют недостойные твари оценивать их, как вещи, будто он, Нумендиль, и впрямь всего лишь живая карта, а Тирквилдэ - ключ к нему? Как смеют относиться к ним, эльдар, будто к частям какого-то устройства, каждому стараться отвести место?.. Голфинг исполнил пожелание друга и помог ему поесть, но сам в очередной раз обошелся без еды, хотя в этот раз голод заставлял желудок сжиматься. Он не собирался убивать себя - но принимать подачку из рук Темного... он просил не для себя!

Поймав себя на закипающей ярости и гордыне, нолдо обратил внимание, как с трудом, совершая над собой явное усилие, проглатывает кусочки хлеба с вином Тирквилдэ. Устыдился, вздохнул: кто-то ведь пек этот хлеб, трудился для утоления голода живых существ... и разделил ужин товарища. Или завтрак, кто разберет?

А друг потянулся в сторону, достал незамеченные Нумендилем рубашки. Эльда обрадовался своей, как подарку, чуть не забыв, что радость неуместна и излишняя.

- Я помогу тебе, хорошо? - спросил у феаноринга.

На белой рубашке у ворота белела почти незаметная вязь вышивки - замысловатый узор из линий и перьев.

- Смотри, птичья рубаха. Пусть будет твоя - как будто она была моя, а я тебе подарил, - улыбнулся эльда насмешливо и с тенью искренней печали.
Тонкая, явно эльфийская ткань не раздражала свежих ран, а, скорее, согревала и не беспокоила. Нумендиль закутался во вторую рубашку.

-  Отдохни, пожалуйста. Во сне нет и не будет врага. Я...  посторожу.

Слушая тихую песню, мелодия которой казалась смутно знакомой Нумендилю, укрывшись рубашкой и привалившись плечом к теплому плечу друга, нолдо сам не заметил, как сперва задремал, а потом - крепко заснул. Ему снились странствия по западному побережью Белерианда, когда они только еще обследовали земли вокруг будущего Виньямара, теплый прибой, соль на лице, щиплющая обветренные губы, и узорный рисунок прибрежных камней, ограненных самим морем. И добрый, согревающий  свет юного Анора.

Минувший день был удачным - узнать что пленник оказался из Ондолиндэ! Двойная удача что этот пленник попался вместе с побратимом, пожалуй это даже большая удача чем попадись он с родным братом, ведь нужна сильная связь меж фэар что бы назвать постороннего членом семьи. У нолдор не хватило ума молчать, такое часто бывает что под пытками пленники сами того не замечая выдают тайны и важные сведения, главное их разговорить, поощрять их болтливость. Но болтливость этих двоих несла не только пользу. Они не смели пользоваться осанвэ... чаще всего не смели, но говорили друг с другом, умудряясь поддерживать и воодушевлять. В какой-то момент Волк даже задумался не отрезать ли менестрелю язык. Но потом передумал. Сломленный менестрель куда полезнее чем просто молчаливый раб.

У пленников не было сил на разговоры. Аикарамат все же запел, пытаясь дать отдых нолофинвингу, а потом они оба уснули. Если бы время позволяло, Волк оставил бы эльфов в камере, после первого серьезного допроса. Они бы скорее всего начали говорить. Некоторые молчат, но не эти. Не смотря на то что они братья, не похоже что бы они жили согласно, к тому же очевидно, долгое время не виделись. Им было много что сказать друг другу, извиниться, поддержать, что-то вспомнить, обсудить их плен, в конце концов. Было бы произнесено много интересного, что в последствии можно было бы использовать против них. Но, увы, времени на это не было, и умаиа решил попробовать сломить пленников с наскока. Нумендиль терял голову при виде страданий друга, но молчал, посмотрим как он поведет себя под пыткой сам. А если будет пытаться умереть, надо будет пообещать что Аикарамат займет его место и долгие годы пройдут. прежде чем феанорингу позволят умереть. 

В шесть утра гномы снова вошли в камеру, стараясь не шуметь, но лязганье замка и скрип петель разносился гулко по пустому коридору, извещая нолдор о том что время отдыха кончилось. Гномы забрали пустую посуду и грязную воду, и торопливо удалились, не поднимая на эльфов глаза.

Нумендиль с полуулыбкой слушал рассуждения Тирквилдэ. Он уже готов был спросить про масть лошади, но предвестием появления врагов надвинулась тень, и в коридоре загремели шаги. Когда они научились замирать в скручивающем душу ожидании беды при звуке этих шагов?..
Взгляд эльда невольно обратился к камере напротив, к черному зловещему креслу. Он поспешил поглядеть на феаноринга, скрыл неподобающую тревогу за улыбкой, не желая нарушать равновесие сотоварища. Вспомнилось, что враг обмолвился, будто заменит друга на него, Нумендиля. Сходящий с ума от беспросветности чужой боли и своей виновности в ней, эльф почти не принял в расчет слова Саурона.

Тху заговорил:
- Надеюсь ты хорошо отдохнул, Нолофинвинг. Настало время отвечать на вопросы. Ты пойдешь сам, как и твой друг, или тебя придется приволочь силой?

"Идти мне? Не брату?" - облегчение, страх и стыд. - "Отвечать на вопросы?" - гордость, упрямство... и страх.

Сейчас, пытаясь внешне сохранить обретенное равновесие, он чувствовал одновременно и облегчение от того, что умайя явился не за братом, и внезапную позорную, подтачивающую душу слабость - воспоминание о впивающихся в плечи шипах и собственной беззащитности.

Эльда поднял голову. Скулы закаменели, выдавая напряжение, но Нумендиль справился с непослушной мимикой, улыбнулся куда-то мимо Саурона (на прямой взгляд в глаза нолдо все-таки не хватило воли):

- Мы беседуем, загляни попозже.

Один через силу поднялся. Ну, это ему казалось что через силу, он еще просто мало знает о том какой бывает жизнь пленника. А второй начал хамить. Интересно, что скрывается за ответом - страх или презрение?

- Ондолиндэ достался прискорбный защитник, - насмешливо заметил Волк. - Ты выставил своим защитником раненого товарища, впрочем, благородство эльдар меня не касается. - И распорядился уже оркам - Приведите.

Вооруженные короткими дубинками слуги, покорные воле и подбадривающие самих себя грязными шутками, Отварили дверь в камеру и сразу же бросились на феаноринга что бы скрутить и оттащить от Нумендиля.

Два орка шли впереди, еще два во второй линии.

[dice=7744-1936-7744-11616-46]

Даже полу ослепший от боли феаноринг оказал такое сопротивление, что после короткой стычки, потеряв одного фактически убитым, орки едва смогли выскочить обратно в коридор. Глаза голуга сверкали страшным блеском, и веяло от него такой решимостью, что она даже смогла заглушить Волю господина. В страхе орки захлопнули решетку камеры, не смея взглянуть на Господина, и не смея вернуться. Такое состояние было несвойственным для рабов Владыки Севера, обычно они не смели ослушаться приказа и теперь в их слабых душонках царили полное смятение и животный страх, который не дает жертве даже бежать, парализуя их на месте.

Волк знал что творится в умах и том, что заменяло оркам душу, но не обращал пока на это никакого внимания. С задумчивостью смотрел он на менестреля - во истину жарко должен гореть огонь в груди что бы так сражаться. Он сильно любит своего брата. Тем хуже для обоих. Но и душа, способная рождать такой пыл вещь стоящая. Нумендиль не будет интересен после того как из него вытряхнут все что только возможно о проходах к Ондолиндэ; а вот феаноринг смог бы быть полезным рабом. Будет жаль если за время допросов нолофинвинга Аикарамата приведут в негодность.

Отрезать менестрелю язык Волк окончательно передумал.

Повинуясь, скорее, воле, чем небрежному жесту, оставшиеся в живых орки бросились в камеру: надевать доспех, в котором они были, вытаскивая пленных первый раз. Волк тем временем медленно изучал эльфов из-за решетки, скрестив руки на груди, с улыбкой на губах.

- Дерзишь, Нумендиль. Осмелел под защитой брата? Надеешься, что я и сейчас передумаю и в ответ на твои речи возьму его вместо тебя? Пожалуй, я могу выполнить твое желание.

Он помедлил: орки уже вернулись, теперь куда менее уязвимые для  ударов всего-то голых рук раненого бойца.

- Сейчас откроется дверь, и либо ты выйдешь сам, либо я забираю Аикарамата. А ты можешь радоваться, как ловко схитрил и избежал мучений.

Дверь действительно открылась, и орки пока не трогались с места. Сейчас хозяин на всякий случай управлял ими, как перчаткой на руке, чтобы не вышло неожиданностей. Неожиданностей оборотень не хотел.