Феаноринг пытался по привычке поддерживать брата, но его голос тонул и был лишен силы и жизни:

- Он наверняка опять лжет, Нумендиль, - ответом эльфу были лишь короткие частые стоны Нумендиля. Это истинное мастерство - заставить тело работать против хозяина. Эльфа уже не растягивали, мышцы были натянуты едва заметно, но нолдо било в судорогах и растянутые руки отзывались на каждое сокращение. Страдание и безысходность - вот что должен был чувствовать нолофинвинг. И тогда, в продолжение издевательств, Волк разодрал лицо пленника. Пока всего один порез, достаточно небольшой.

- Царапины заживут, - снова протяжно застонал квэндо. Но это было не важно - пытка не действовала. Пора было переходить к чему-то новому. Но оставленная рана, маленькая, смешная, не серьезная, будет теперь изматывать нолдо за палача.

А вторая пташка по проваливалась в черный омут отчаяния, но билась в цепях:
- Я знаю достаточно, чтобы попасть в Город в случае нужды.  А ты этого никогда не узнаешь, ни от одного!

Волк посмотрел на него и улыбнулся. Первые слова о том что нолдо видел Ондолиндэ прозвучали сегодня ранее, случайно вырвавшись из эльфа. Очень может статься что он и правда что-то знает.

- Знаешь достаточно. Знаешь меня. Больше ничего, только я ключ.

- Ну так и защити его, если ты ключ. - Почти по-приятельски посоветовал умаиа и резко довернул оборот освобождая Нумендиля. Но эльф боли не почувствовал. Вообще никакой. Зато ее сполна почувствовал феаноринг.

- Тебя ненадолго отвяжут, мой юный ученик. Ты сможешь даже свернуться колачиком, если пожелаешь. А мы пока поговорим о твоем Городе с твоим братом. Сдается он может знать куда больше чем тебе хочется. - Подоспевшие орки расстегнули удерживающие эльфа ремни, зная что он сейчас все равно безопасен, ведь ни руками ни ногами он сейчас пошевелить не сможет. - Тебе нравятся твои ощущения? - вновь заговорил Оборотень. - Не осталось никакой боль. Знаешь кто ощущает ее за тебя?  Верно. Ему предстоят и свои ощущения, и твои. Разве что ты проявишь хоть немного милосердия и ответишь на мои безобидные вопросы. А в замен я обещаю вам час отдыха. Подумай.

Эльфа стащили со стола и посадили в ошейнике на цепь у второй стены. Стол подняли и отнесли к задней стенке.

Боль снова отступила, мгновенно и милосердно, как было несколько минут назад. Нолдо просто дышал, стараясь не думать о своем счастье и о том, чего будет стоить возвращение к боли, как вдруг услышал голос Тху:

- Тебя ненадолго отвяжут, мой юный ученик. Ты сможешь даже свернуться колачиком, если пожелаешь. А мы пока поговорим о твоем Городе с твоим братом. Сдается он может знать куда больше чем тебе хочется. 

"Не поверил", - с нарастающим отчаяньем подумал эльф, и даже не попытался пошевелиться, несмотря на полное отсутствие ощущений, когда к нему потянулись орочьи лапы. Однако дальнейшие слова врага были еще ужасней:

- Тебе нравятся твои ощущения? Не осталось никакой боли. Знаешь кто ощущает ее за тебя?  Верно. Ему предстоят и свои ощущения, и твои. Разве что ты проявишь хоть немного милосердия и ответишь на мои безобидные вопросы. А взамен я обещаю вам час отдыха. Подумай.

Орки уже подняли его, мешком сгружая у дальней стены, и эльф увидел бледное, как полотно, в каплях пота лицо брата, услышал его стон. Темный не обманул.
Ошейник замкнулся вокруг горла, но Нумендиль не почувствовал по этому поводу ничего: ни оскорбления достоинству, ни желания избавиться от рабского украшения. Ему было всё равно: его тело, еще минуту назад бывшее ощутимой составляющей того, что эльф привык называть "я", с помощью Саурона было лишено привычной роли. Квэндо странно отдалился от собственного хроа: теперь он видел в нем нечто постороннее, способ причинять боль другу - а себя в роли того, кто должен забототься об этом хроа, чтобы уменьшить боль. Орочья грубость, ошейник, беспомощность в движениях, необходимость сидеть на полу и смотреть на врагов снизу вверх - всё это, имевшее для Нумендиля значение сильнее ранений тела, потеряло смысл. Эльфу казалось, теперь от него осталась лишь одна фэа. Страдающая невозможностью помочь брату.

А Тирквилдэ нашел в себе силы отозваться, напомнить долг:

- Не о чем думать!

И Нумендиль понял, как озарение. Слова - придумка квэнди, которой пользуются в качестве лекарства и оружия... Это единственное, что есть у него. Но на удачу Саурон жаждет от него именно слов.

Он сел ровно, поджав под себя ноги, снимая максимум напряжения со спины, чуть запрокинул голову, опираясь затылком о холодную стену, равнодушно улыбнулся:

- Что ж, поговорим. Отчего ты так боишься именно Аикарамата, что пытаешься победить его, не дожидаясь Ангамандо? Оттого, что он менестрель?

Нумендиль сидел боясь пошевелиться, очевидно стараясь уменьшить боль брата. Хорошая мысль. Нолофинвинг учился быть покладистым и послушным - где теперь его спесь?

А феаноринг орал. Самозабвенно, сжимая кулаки и запрокидывая голову, бесполезно и бестолково пытаясь сдержаться.

И тогда Нумендиль снова заговорил:

- Ты ведь все равно убьешь моего брата сегодня, Жестокий. Потому что он не скажет «хватит», а я не отвечу на твои вопросы. Так зачем продлевать мучения? Ты боишься, что в Ангамандо тебя спросят, где второй пленник?

И Волк отпустил Аикарамата, разворачиваясь к главной цели.

- Пусть тебя не тревожит о чем меня спросят и что я отвечу. Но вот твой брат и правда может сегодня умереть. Притом - умереть ни за что. Я буду убивать его долго, и медленно, весь день. Впрочем, он рожден в свете Древ, а не какой-нибудь синда, он достаточно силен что бы выдержать и больше. Я задержу конвой ради этого и буду медленно уничтожать его у тебя на глазах: два дня он точно опротянет, а может и три. И не только его жизнь и кровь будут на твоей совести, нолдо, но и его боль. 

Волк подошел к нолофинвингу и погладил того по волосам, с улыбкой наблюдая посмеет ли пленник броситься, или будут сидеть неподвижно ради брата. Впрочем, если и дернется, Воля умаиа не позволит ему подняться. Но иллюзию свободы нарушать без необходимости нельзя.

- Ты делаешь всю ту же ошибку и совсем ничему не учишься, - сокрушенно покачал головой Темный. - Помнишь скольким пришлось пострадать только что бы услышать от тебя твое имя? Такая уж ли это великая тайна? Стоило ли твое имя всей их боли? Не гложет ли тебя совесть за их страдания? А теперь подумай о том, кого ты называешь своим братом. Много ли я от тебя прошу? Расскажи мне о месте где тебе приятно бывать в своем городе. Это пустяк, это не тайна. Расскажи и я его оставлю. Расскажи что ты строил и твоя боль покинет его, если захочешь, я даже смогу дать тебе его страдание, он отдохнет, а ты узнаешь на что его обрек. Ведь ты не герой. Ты не скрываешь ничего важного, ты всего лишь упрямишься сказать то что и так не тайна и не секрет. Пустяк, но ты боишься. И за свой страх платит твой брат.

Рука умаиа снова прошлась по волосам Нумендиля. Волк помнил как долго колебался эльф прежде чем решиться заменить родича на кресле - и это был вполне понятно. Но сейчас ему предложили заменить брата, забрать его боль. Интересно, что он сделает?

- Ты хороший ученик. Пойду сделаю для тебя подарок - новый ремешок в твои волосы.

С этими словами Темный вновь вернулся к феанорингу, который уже успел потерять сознание. Однако холодная вода и оплеухи легко поправили дело.

- Останови меня, как надумаешь, - посоветовал Волк и принялся свежевать Аикарамата дальше. Межу прочим это было довольно непростое дело. Кожа была тонкой, ее следовало срезать осторожно, постепенно отделяя все три сантиметра в ширину, а затем медленно опускаться ниже по надрезу и отделять следующие три сантиметра. К тому же приходилось работать осторожно, ведь хозяин кожи все время вздрагивал, напрягался, дергался, а испортить полоску не хотелось. Не по тому что неоткуда было взять новую, а просто это было бы обидно ему как мастеру.

Волк продолжал работу, неспешно и аккуратно, с таким спокойствием, словно его главной целью было изготовление хорошего ремешка; а муки жертвы и наблюдателя - так, побочным действием.

Наблюдатель не выдержал первым; Волк мимолётно усмехнулся - значит, с этими двумя именно этот метод был наилучшим. Стоило взять его на заметку и, если понадобится - повторить. Может быть, немного иначе. Но и повторяться не было бы скучным - если было действенным.

- Ты говорил, что не оставишь меня одного, брат. Останови это.

Он прервал своё труд, вновь плеснул водой, и склонился к менестрелю, произнёс негромко, только ему.

- В самом деле, останови это. Оставь это глупое упрямство. Ты воображаешь себе невесть что. Но если судить по результату - ты продолжаешь мучить и себя, и брата ради одной лишь цели, - однажды упрямец выказал слабое место, и Волк не упустил возможности по нему ударить. Всё, что сказано этими двумя, должно было стать оружием против них. - Умалить свой Дом. Из-за кого Майтимо - не Верховный Король нолдор, а Первый Дом остаётся Отлучённым, а не величайшим из Домов нолдор? Ты знаешь ответ. И так трогательно защищаешь этого Турукано, трусливо прячущегося в своей норе; он больше не выйдет в бой, уверяю тебя. Это твой Дом отбивался и от орков, и от людей с двух сторон, а он людьми прикрылся, спасая свою шкуру... Неужто он тебе дороже и себя, и друга, и Дома? Укажи... даже не путь в Город, пару намёков на него. И клянусь тебе: вы оба сохраните жизнь и обретёте свободу, и сможете вернуться к своему народу.

"...Обретёте-обретёте, клятвы я не нарушу. Только не сразу. Сначала отправлю вас обоих в Ангамандо. В бессознательном состоянии, чтобы не умерли по дороге, и с моим посланием. Потом вы живыми предстанете перед Владыкой и посмотрите ему в глаза...  А потом уже вас отпустят на свободу, к своим. Под охраной орков... посмотрим, как вас эти свои встретят".

Разумеется, ничего подобного Волк не только не высказал, но и не выдал взглядом или усмешкой. Он говорил серьёзно,  всем своим видом показывая, что сдержит слово - ведь даже намёк на путь в Ондолиндэ стоил жизни и свободы двоих нолдор.

И в самом деле - стоил.

Отредактировано NPC Darkness (30-08-2017 18:50:20)

Враг склонился к Тирквилдэ, что-то тихо говоря ему, и Нумендиль, вспомнив, что именно Саурон сообщает "по секрету", забылся и вскинулся, отрывая затылок от опоры, выпрямляя спину. Лишенное чувств тело повиновалось плохо, еще хуже оказалась мысль, чего стоил этот рывок брату. Но нолдо все же выговорил отчетливо, повторяя недавно сказанное феанорингом для него:

- Не верь. Он наверняка лжет.

И поймал затуманенный уплывающим сознанием взгляд брата. Его страдания были невыносимыми, а теперь Жестокий пытался и в душу его запустить цепкие когти.
Тху не давал пленнику уйти, скрыться в забытьи, подтачивая волю к жизни беспрерывной болью. Сколько может вынести эльда перед смертью? - холодом бесконечной ледяной пустыни сковало фэа.

"Не дай ему убить себя! " - Нумендиль не открывал сознание, но надеялся, что брат прочитает по движению губ, по выражению лица эту просьбу, почти мольбу.
И Тирквилдэ, дрогнув, произнес хрипло, тяжко:
- Хватит. Теперь - его очередь.
И, несмотря на предстоящую пытку и сопровождающий ее ожидание липкий, противный страх, исподволь протянувший руку к часто бьющемуся сердцу, Нумендиль благодарно улыбнулся брату. Окровавленному, едва живому, несломленному. Он представлял, как дорого стоили слова для феаноринга и не знал, насколько имел права просить о таком самоотречении. "Выживи. Прошу."

Нумендиль опустил взгляд, глядя на собственные безвольно повисшие руки. Кожа неприятно бурого, удивившего его самого цвета, глубокие рваные раны на запястьях, залитые кровью, даже на вид безобразно опухшие кисти, похожие на странные толстые и уродливые перчатки. Он медлил - и в душе росло презрение к себе. Это же его боль, его странная, какая-то неправильная, извращенная, но честь - нести до конца свои раны, искать в них напоминание не только о чудовищном искажении Тьмы, но и о том, что Тьма бессильна против эльдар.

Бессильна, разве? - словно возражал ему холодный ироничный собеседник. - Что же ты не требуешь снять с тебя чары в ту же секунду, почему считаешь до десяти прежде чем облегчить страдания друга?
Будь Нумендиль один, не стой лицом к лицу  с гордым братом, стойко выносящим свое и чужое мучение, эльф не сумел бы, наверное, заставить себя перешагнуть через сжимающий горло страх.  Но сейчас нолдо поднят глаза. Увидел жуткую свежую рану на теле Тирквилдэ, незажившие чёрные ожоги, вчерашний разрез, растревоженный яростным напряжением. Как он вообще способен вынести столько и хоть что-то ещё думать.... не о себе? Поймал потемневший взгляд:

- Не повезло врагу с учениками, - вдруг усмехнулся он коротко. Усмешка вышла кривая - неповрежденной половиной лица. - Ленивы, бездарны, еще и не ценят своей удачи. Освободи - и убьют на месте.

И, переведя взгляд на Саурона, насмешливо, пока хватало запала, выговорил:

- Освободи моего брата, дай ему меч - и ты много нового узнаешь о нолдорской стойкости. И, да, выбираю вернуть мне отнятые тобой чувства. А вот лекарь из меня, увы, неважный. Но если прикажешь подать чистой воды... - нолдо непроизвольно сглотнул.

При упоминании желанной воды порыв сошёл на нет. А Тху заинтересовался чем-то за пределами пещеры.

- Могу вас поздравить: скоро у вас появится ещё один приятный и интересный собеседник.

Нумендиль не сдержался  и дернулся от угрозы в словах умайя. Быть не может... Откуда ему взять... ещё кого-то?

НПС Нэнвэ

Только несколько капель воды, словно пытавшейся задержаться на его руке в ответ на его зов, и ушедшие из тумана краски крови. То, чем было пропитано это место, не было ему под силу так просто. Он мог бы попытаться ещё раз, но - ущелье было большим. Полным тумана и мороков, а возможно, и чего-то страшнее. Нэнвэ разжал пальцы, глядя, как туман утекает, и накрыл второй ладонью капли воды.
Ещё был шанс, что Нэнвэ уйдёт. Поднимет чужой щит и отступит, уходя от тумана и мороков. Сколь много шансов, что в этой каменной щели, полной чар, есть кто-то, кого он хотел бы встретить? Но он подумал о том, что всего несколько недель назад Дортонион считали освобождённым от слуг Врага. Если это место так плотно пропитано мороками, не было ли у этого какой-то цели? Что там, в конце этой тропы?

И в этот момент он услышал сквозь туман далёкие голоса. Двое эльдар, они говорили о битве, в которой выжили, и надежде, которой почти нет. Ложь ли это? Или правда? Голоса звучали совсем иначе, чем то... что слышал Нэнвэ несколько минут назад. Голоса были живыми. Они были похожи на настоящие, очень похожи. "Это морок", - звучал в нолдо голос, но что-то поднималось в сердце, отказываться от чего воин не станет - он знал это. Имя этому чувству было надежда. "Что, если здесь и вправду кто-то есть? Или был, и их не поздно ещё искать.
- Есть! - это было глупо. О, совершенно глупо, но его голос отдался между стенами ущелья для него самого неожиданной силой, - Здесь есть живой.
Нэнвэ показалось, что от этого звука, совсем неуместного в этом месте, он впервые с того момента как очнулся поднял голову. Словно силы к нему вернулись, словно что-то ещё не было потеряно. Он подхватил щит и, не сомневаясь больше, пошёл вперёд, на голос, твёрдо ступая на тонущую в тумане тропу. Если это его путь в одну сторону, пускай он будет таким. Но, если даже судьбой начертано так, и сейчас он совершал смертельную ошибку, он готов сражаться за себя и светлую искру своей надежды до тех пор, пока может заставлять своё тело двигаться.

Нумендиль пытался внутренне подготовиться к возвращению ощущений роа и все же покачнулся и едва не упал, выяснив, что даже стоять, ни к чему не прислоняясь, почти невыносимо тяжко. Сложней, чем два дня - или вечность - назад, когда враг допрашивал его, и нужно было удерживать себя на ногах, когда Саурон проявил "милость" и ослабил цепи. Тогда это показалось очень сложно. Эльда так многого не знал о том, как это - по-настоящему сложно. "Однажды выяснишь, что можно попытаться встать и на сломанных ногах", - холодные мысли, бессмысленные страхи. Сцепив зубы, нолдо тяжело дышал, заставляя себя вспомнить, что воину не пристало бояться боли. Нужно было вовремя отвернуться от Саурона, не радовать его своей слабостью... 
Зато брату стало легче - напомнил он себе.
А тёмный продолжал говорить:

- Как только он прикажет, подайте чистой воды. Закончит промывать второго, верните обоих в пещеру. Затем принесите туда вина и хлеба, и подайте, как только он прикажет. С поклоном.

Нолдо хотел скривиться в отвращении - к счастью, мимика была непозволительной роскошью. На сей раз предлагалось приказывать не о наказании, потому отказываться, казалось, не находилось причин. Но распоряжаться орками ощущалось чем-то мерзким, недостойным. Будто шаг в пропасть.

Зато, кажется, пытка откладывалась. Эльда снова поймал себя на недостойном чувстве облегчения. Воин никогда бы не подумал прежде, что окажется так слаб. Впрочем, Нумендиль прежде не мог даже представить, что именно способна делать Тьма с детьми Эру.  Хотел отвернуться, но тело слушалось плохо. Пока что он медленно, стараясь беречь силы, развернулся к брату, остро ощущая холодный мокрый земляной пол под ногами и напоминая себе, как неприятно будет на него упасть. Тратил время и мысли на самого себя, в тисках собственных ощущений, как в оковах.
И увидел на стене прикованного орка со знакомым, исполненным боли и скрытого отвращения взглядом.

Застыв сперва в недоумении, потом в осознании смысла последних слов Саурона, он повторял себе, что это всего лишь жестокая иллюзия, насмешка над ними.
- Принесите воды, - выговорил он презрительно и равнодушно и сам удивился хриплому, каркающему своему голосу.
Представил, как он отражается в глазах друга, - и в который раз ужаснулся коварству твари. Орки выполнили приказ, и нолдо не мог себе врать: стоя сейчас перед скованным пленным у стены он был – как старший орк среди себе подобных. Почему-то иллюзия, наложенная на Тирквилдэ, казалась жестокой, но неправдоподобной насмешкой. На уродливом лице слишком ярко сияли знакомые глаза.

- Прости, - это слово, произнесенное орочьим голосом, звучало нелепо. Нумендиль мог бы понять, если бы в ответ на это брат отшатнулся в отвращении.

Нужно было промыть рану. Здобно ухмыляясь, вражья тварь протягивала чашу и кусок чистой ткани. Пить хотелось почти нестерпимо, но удержать сосуд с водой нечего было и надеяться. Одной радостью меньше.... неизвестно, в чем еще подадут вино. Сжав зубы, нолдо протянул руку, взял ткань, опустил ее в воду, и, молясь, чтобы предавшие хозяина руки не подвели, сперва отер лицо друга... орочью рожу... неважно. Насколько мог прижал ткань к губам друга, чтобы дать возможность хотя бы слегка омочить рот. Потом еще раз окунул ткань в воду и закрыл глаза. Память подсказывала, где рана на груди феаноринга. О, забыть, что именно досталось претерпеть другу и что именно его, Нумендиля, была в том вина - это теперь не удалось бы, наверное, и в Мандосе...

Неловким движением, едва касаясь, он постарался промыть кровоточащую плоть, позволяя воде стекать на пол, вымывая злую соль. Еще раз намочил ткань, повторил движение. проклятые руки подвели, и он все же выронил окровавленную мокрую тряпку, едва раздавив о зубы собственный стон. Одно движение влекло за собой другое, мышцы подводили, сокращаясь в спазмах словно по собственной прихоти - Нумендиль изучал собственное тело как будто заново. С этой стороны он его не знал. Нолдо снова шатнуло, и он едва устоял.

- Теперь сними с него оковы, подай вина и уходите прочь, - очень ровно, без всяких интонаций выговорил он, пытаясь справиться с навязчивой болью. И вместо привычного голоса услышал вновь отвратительный орочий хрип.

НПС Нэнвэ

Нэнвэ давно не испытывал этого чувства, память о том времени давно стала далёким прошлым, и оттого удивило его то, о чём напомнило ему это ущелье. Темно не было, и всё же, ему вспомнился сейчас мир до Солнца и Луны. Эндорэ таким, каким он увидел его в первые годы своей жизни. Там, куда не проникал свет звёзд, тени были столь глубоки, что казались плотными на ощупь. Мир спал, растения не стремились к теплу, животные не грелись под светом. Лишь они были в этом мире. Видели, воспринимали, давали имена. Они первыми видели этот мир. Они не знали о том, как он был создан и как устроен. Эта мудрость всё ещё не была им доступна, Стихии не были для них учителями. Но, кроме них, в мире была Тень. Он не был безопасен и, зайдя глубоко под ветви спящих деревьев, можно было пропасть навсегда. Там был страх, и только ты сам был себе защитой от него. Многие, чьи сердца не были достаточно тверды, никогда не выступили в поход. Они были схвачены чудовищами в темноте или бежали и потерялись навсегда.
Придя в этот мир, Нэнвэ ещё видел берега, на которых пробудились первые из квенди. Он знал тот страх и слышал слухи о чёрном охотнике на диком коне. Мир давно изменился, совсем иначе звучала теперь земля, пробудились и расцвели растения, и многие прекрасные животные бродят среди них. Ладья Солнца освещает мир светом последнего цветка, и в каждый миг Нэнвэ чувствует, что отблеск благословения Амана пребывает в Средиземье, хоть Валар и отвернулись от нолдор.

Туман этого ущелья напомнил Нэнвэ о тенях древности и времени, когда лишь твёрдое сердце могло защитить эльдар, не мудрость и не покровительство Валар. И это воспоминание развеяло его смятение. Он ясно увидел, как скорбь от гибели Лорда и Короля превратилась в смешение чувств, застилая болью утраты обычно ясный взгляд его сердца.
И всё же это не изменило того, что было сейчас вокруг него. Его дом был разрушен, а лорд мёртв, и потому цели не было у его пути, но он стоял на укрытой злой тенью земле, и впереди, возможно, были те, кому он мог помочь. Ведь он знал, что найти дорогу среди мороков ему будет проще чем тем, чьи глаза привыкли видеть мир, освещённый светом.

- Я иду к вам! - откликнулся он на голоса, всё ещё зная, что мороками могут быть и они.
Он шёл вперёд, и в конце концов впереди из тумана проступили фигуры. Двое нолдор, оба ранены, и один из них тяжело. Так трудно было предположить, что они не те, кем кажутся, но это могло быть так. И всё же, пропитанный злыми чарами туман сплетал бы образы его мечтаний и страхов. Были ли раненые, но живые квенди тем, чего жаждало его сердце?
- Я помог вам выбраться под лучи солнца, - сказал он, и эти слова прозвучали с тенью холодного выжидания. Нэнвэ пристально смотрел на них несколько мгновений, прежде чем приблизиться. Он положил руку на плечо раненому, заглядывая ему в лицо, и почувствовал, как на его руку оседают капли чистой воды. Нэнвэ нахмурился, лица нолдор показались ему пустыми, и он перевёл взгляд на струи тумана, снова взывая к воде.

НПС Нэнвэ

Он знал, что так может быть, с того мгновения, как ступил в туман этого ущелья. Потому удивления не было в его глазах, когда плечо казавшегося таким живым нолдо влажной пеленой подалось под пальцами, но ожидание худшего не могло сделать меньше печаль, которую испытал в эту минуту Нэнвэ. Хоть и велик был шанс, что вглубь гиблого ущелья его зовут всего лишь мороки, но в тех голосах был для него символ надежды, света, который мог бы для него осветить скрытую сумерками сейчас дорогу вперёд. Он знал, что будет идти, что не отдаст тени свою жизнь, ни за что, пока может бороться, пока его рука способна поднять меч, и его глаза видят свет. Но каким будет этот путь?

Туманные фигуры исчезли окончательно, и прямо у своих ног Нэнвэ увидел их вновь. Мёртвых. Действительно спасшихся в битве, но помощи не дождавшихся, погибших, сражаясь, но повергнувших врагов. Орк и волк - их тела проступали чуть поодаль сквозь струи тумана, Нэнвэ сразу заметил их, и сейчас обратил внимание, что они не исчезли, как призраки живых, за голосами которых он пришёл сюда. Действительно случившееся или ещё один морок? Нэнвэ присел рядом со смертельно раненым в грудь нолдо и коснулся пальцами запёкшейся крови. Кровь уже высохла, казалась настоящей под пальцами, но это не говорит о многом. Если тела настоящие, он мог бы по крайней мере предать их земле, пока до них не добрались ещё волки. Морок заманил его глубоко в это ущелье. Убитые этими нолдор наверняка были не единственными врагами здесь. Сама земля не создаёт такие видения. Чья-то злая воля наполнила этот туман мороками. Этот путь с самого начала может быть ловушкой, с того шага, когда он вступил в туман.
Ему стоило бы уходить. Выйти как можно скорее из этой земли. Но он не хотел оставлять этих нолдор просто лежать здесь. Его возможная безопасность не стоила того, чтобы поступить так. А кроме того... Если тот, чья воля наполнила это ущелье, всё ещё здесь, то нет дела лучше для Нэнвэ, чем попытаться очистить эту землю и сразить слугу Врага.
Ему некуда было идти отсюда - только лишь искать других выживших. Всё, что он любил, было разрушено Врагом, и сердце Нэнвэ звало его убивать его слуг, всех, каких он встретит.

Возможно, им не уйти от Пророчества, возможно, их дела обернутся против них, возможно, этой войне не будет конца, возможно, последние из их знамён падут в пепел и пыль. Их королевства обернутся руинами, как руинами стали крепости и башни Хитлума. Но такова их судьба, и их путь. Каждый из них доблестно сражается за то, во что верит, они сильны и тверды сердцем. Когда-то, в дни, когда тень пыталась подточить их сердца, они обратили свои взоры к Оромэ и не боялись. Не было иного различия между квенди в те дни, кроме их сердец и стремлений.

- Это также и теперь, - едва слышно проговорил Нэнвэ, и его взгляд, направленный в туман, был другим. Не может быть ни страха, ни сомнений, пока ты сам остаёшься верен самому себе. Поэтому сейчас он не уйдёт. Может сбежать, но не станет, и это не будет отнюдь жертвой. Если встретит тут большое зло, ему сражаться с ним. Страха в его сердце нет.
Нэнвэ выпрямился, поднимаясь на ноги, и повернул лицо туда, где туман казался плотнее. Его негромкий голос ясно слышался в ущелье, и туман не мог его заглушить, но и эхо не разносило его. Он говорил самыми древними словами, так, как говорил он, впервые увидев этот мир. Так, как в мыслях он описывал холодные воды озёр, в которых отражался искристый свет звёзд, и гладкие спины водных струй в узких бурных ручьях. Эти ручьи текли здесь, в этой земле, и впадали в озёра среди скал. Эту землю полюбил он тогда, этот берег, в его подзвёздном сне. И в слова об этом он вплетал своё умение говорить с водой, и он знал, что будет понят. Он просил развеяться туман, и опасть росой, и дать влагу новым всходам, и стать ручьём, что из этого ущелья проложит путь вперёд, к чистым водам озёр и к великой реке. Это не было заклятьем из силы, это было словами от сердца, и каждое слово наполнялось силой, но не той, что истощает говорящего, а той, что и ему придаёт сейчас сил.

НПС Нэнвэ

- О Ульмо, Лорд всех Вод, благодарю тебя за то, что это благословение доступно мне несмотря на рок нашего народа, - не для врага и не для зыбких туманов Нэнвэ проговорил эти слова. Совсем тихо, так, что никто не мог услышать его. Он говорил и улыбался, и славил своего учителя. И это была не благодарность за услугу, это была радость от того, что любимую стихию он всё ещё чувствует рядом, и что на его слова пришёл ответ, хотя в том, что это будет так, Нэнвэ не был уверен. За то, что имел, он был благодарен, и то, что имел, он хотел сохранить.
Дождь проливался вниз тяжёлыми каплями и лёгкой моросью, падало прохладой на лицо и смывало со щита запёкшуюся кровь - алую и чёрную. Под копотью и кровью щит был лазурным, порубленным мечами, но всё ещё надёжным. Не его щит - чей-то из воинов, кого он, возможно, знал. Туман исчезал, далёкие края ущелья приобрели чёткие очертания - исчез и морок, ещё один. Не было тел, не было погибших нолдор, только туман. Значит, всё же ловушка, чтобы заманить, запугать, заставить оставаться здесь дольше, скорбеть о неспасённых братьях.
И подтверждением этому вокруг Нэнвэ поднялись вихри, толстые струи тёмного тумана, скрывая землю, путая взгляд, снова создавая образы кошмаров. У ног Нэнвэ вновь были тела. Десятки, сотни тел. Те, кто дрался с ним рядом в битвах, те, кому он не успел на помощь, те, с кем он стоял под знаменем Финдекано, те, кого он видел раненым, те, кого потерял из виду. Все те, кто был мёртв, тогда как он сам был жив. Те, кого он убил собственными руками под светом звёзд в обагрённой кровью Гавани, тоже были здесь.
Нэнвэ дрогнул на миг, зацепившись взглядом за их бледные, мёртвые лица. А потом он услышал слова, и в них же был его ответ.
"Отчего, Нэнвэ? Отчего, ответь нам, мы все мертвы, а ты - жив? Отчего ты не последовал за нами"?
- Оттого, что ни один из вас не просил бы меня об этом. Я пройду свой путь до конца и присоединюсь к вам. Но не сегодня быть этому, не сейчас, - ему показалось, что его губы ещё произносят эти слова, но сердце уже глухо к очередному обману. Кто бы ни скрывался от него за этой пеленой, лишь своё присутствие он окончательно выдал этим. Не спишешь эти иллюзии на искажённую память земли. Только сильная злая воля могла заставить туман сплести эти мороки. И всё же эта сила не была абсолютной - и мёртвые призраки, казалось, хотят уйти вслед за мёртвыми доблестными нолдор - в воздух и дождём вниз.
Ещё раз мог бы Нэнвэ позвать воду, чтобы развеять и эти тени, но не стал этого делать. Есть вещи, которые не сделаешь ещё раз. Это был дар - то, что удалось ему несколько минут назад. Битва же эта - его, и даром создавать и разрушать мороки ему мериться с тем, кто захватил землю, на которой стоял сейчас Нэнвэ. Если не только пугать нолдо он в силах, то выйдет на него или слуг своих пошлёт. И сразить ему их мечом, потому что это его оружие и его сила. И Нэнвэ равнодушно отвернулся от иллюзий у себя под ногами.
- Жалка твоя сила, если всё, что в твоей власти - лишь ещё раз принудить землю показать мне мороки, - проговорил он и обернулся - вовремя, чтобы заметить, как поднимается на ноги мёртвый волк. Мёртвый среди мёртвых - вот всё, чем он был. Не просто морок, и не соткан из воды - Нэнвэ не боролся больше с мороками, но видел, что эта тварь отличается от пустых иллюзий.
Он рос на глазах, поднимался выше тьмой и страхом, дорога была потеряна за спиной, и выбора не было - только бежать. Это был страх, что словно яд распространял вокруг себя волк, и Нэнвэ чувствовал его, чувствовал его вкус - но он не только знал этот вкус, но и цену ему знал. За спиной у него была только паутина ужаса и мёртвые руки под ногами, и выход из ущелья не будет правдой. Вот оно, что предлагала ему тварь. Но Нэнвэ не опустил голову. Он поднял её, яростным и светлым взглядом встречая глаза зверя. Он знал, что его ждёт, и ждал этого врага. И страх, к которому ты готов, не так просто подточит твоё сердце, и новыми мороками слуга Врага лишь укрепил сердце нолдо.
- За кого принял ты меня, тварь? Я нолдо, и оружие моё - меч в моих руках, - пальцы Нэнвэ не дрогнули, когда он сжал рукоять меча и потянул из ножен. - Моргот, сам твой хозяин, не неуязвим, и его можно ранить мечом, и крики его боли слышны были даже за пиками гор, и это был нолдо, кто сделал это. Ты же, тварь, и подавно не избежишь моего меча.
И Нэнвэ поднял свой щит и обнажил меч, и ни на шаг не отступил перед надвигающимся волком, каким бы большим он ни казался и как бы ни старался испугать.