Финрод

- Хорошо что ты зашел, ...Командир. Я хотел поговорить с тобой. Не сочти за дерзость, но если мы скрываем свои имена, то не стоит ли скрыть и имя твоего города? - Берен не забывал о скрытности.

- Я не сомневаюсь, что ты не позволил бы себе дерзости, - серьёзно ответил Финрод. При том почтении, с каким всегда смотрел на него Берен, подобное едва ли было возможно. - Я и сам думал о том же. Но самое название города - не тайна для врагов, сколько мне известно. А мы идём вдоль Нарога со стороны Талат Дирнэн и облачены как подобает дозорным Нарготронда. Соглядатаи Врага, что проникали в наши земли, не возвращались назад, но самые осторожные из них спасались бегством, едва достигнув границ Хранимой Равнины; могли видеть и тех, кто преследовал врагов за её пределами.

Тёмные плащи, серые шлемы и чёрные кольчуги помогали скрыться от глаз, но вместе они не были обыкновенными для нолдор. Потому и вороны должны были счесть замеченных у реки дозорными Нарготронда. С тех пор отряд продвинулся к северу достаточно далеко, чтобы это вызвало подозрения.

- Если случится так, что нас заметит способный понять наши разговоры - доспехи и направление пути прежде расскажут ему, откуда мы идём.

Сплетение ветвей шалаша ограждало от мира вокруг и вместе оставалось частью ивняка. Эльдар стоили свои жилища, даже временные, искусней и красивей, но построенный Береном был тёплым, живым и настоящим. Адан вложил в него нечто важное и детски-чистое, несмотря на всё, что довелось ему пережить. Хотя в творениях эдайн их замыслы не воплощались так же совершенно, как в эльфийских, его можно было уловить.

- Беор тоже строил для меня шалаш, когда следовал за мной из Эстолада, - тогда Смертный следовал за ним, став его верным вассалом до конца своих дней; самым именем вассала Финрода он так гордился, что не желал иного и просил не звать его иначе, разве что самых близких. Разумеется, Фелагунд внял его желанию и даже сейчас, когда сменились поколения, вспоминал его как Беора, а не Балана.

Финрод

Услышав о Беоре, Берен неожиданно смешался, словно ему пришло на ум нечто неприятное, чем он не желал омрачать беседу. Финрод хотел было попросить его не умалчивать ни о чём - даже сомневаясь, не есть ли то лишь напрасные тревоги и мрачные образы, рождённые в воображении: открытый разговор, подобно свету дня, сделает ясным и чётким смутно видимое и рассеет ночные тени. Но Берен и сам недолго колебался, высказывать ли свои мысли Финроду:

- Это всего лишь предрассудки, Командир, не более того. Но иные люди говорят что с чего все началось, тем все и закончится. Некогда первый из беорингов строил для тебя шалаш, прошло время и вот ты снова в пути. И быть может последний из беорингов вновь строит для тебя шалаш. Я был рад узнать от тебя о моем предке и о том, что меж ним и мной для тебя есть что-то общее. Прости что вместо расспросов о нем и вашем прошлом мой язык не подумав начал говорит другое.

- Быть может, ты прав, но не так, как думаешь. Ведь этот знак - если это подлинно знак - ты почитаешь тёмным? - и согласился, и не согласился Финрод. Хотя за последние дни его не однажды посещало предвидение, и он не мог различить всех предзнаменований. - Вспомни, что я говорил тебе в первые дни, как мы покинули Нарготронд: Сильмарилл подлинно будет вырван из рук Моргота, и вам с Лютиэн суждено встретиться вновь. Так, твой род может продолжиться; но останутся ли потомки Лютиэн людьми Дома Беора?

Некогда он говорил Андрэьт, что если судьба допустит брак детей двух народов, Старшего и Младшего, то не иначе, как для высокой цели. И сейчас он сказал бы то же. Но был ли той целью Сильмарилл, освобождённый из Ангбанда и из Железной Короны, или же в этом браке исполнится иной, ещё неразличимый замысел? Этого он не знал.

Когда Финрод ещё говорил, ему пришло на ум, что круг мог замыкаться для него самого, а не для Берена: Беор последовал за Финродом и оставался с ним до конца своей жизни. Теперь Финрод останется с потомком Беора до конца своей, раз ему суждено погибнуть в этом походе. Но о своей грядущей участи он уже поведал всем: не было нужды напоминать о том.

Финрод

День завершался ожиданием горести и радости, что ныне так тесно сплелись воедино. И молчанием после сказанного, и рукой Финрода, накрывшей руку Берена. Ночь почти наступила, когда Фелагунд на самое краткое время вышел из шалаша - не потому, что его побуждала к тому какая-либо нужда, но чтобы это стало знаком для остальных. Теперь, зайдя внутрь, они не прервали бы беседы двоих. В прошлые ночи все они ложились не так близко друг к другу, как сейчас, когда дыхание и тепло одиннадцати эльфов и адана смешивались в тесном пространстве шалаша.

Финрод, прикрыв глаза, мысленно видел те края, в каких он побывал прежде. Словно шёл во времени вспять. Отсюда к башне на краю Хранимой равнины, к резьбе стен Нарготронда, к соснам и вереску Дортониона, к приветственному шуму листвы Брэтиля, к шалашам и кострам Эстолада, к перекликающимся флейтам Оссирианда, к холодному ветру Химринга, к белоснежным башням Минас-Тирита, к гобеленам Менегрота, к стелящимся туманам Митрима, к чёрным льдам Хэлкараксэ, к причалам Альквалондэ и хрустальным лестницам Тириона.

Это был путь, что привёл его сюда; это был путь, что ему предстояло пройти.

Воспоминания и грёзы медленно сгущались в сон, и было уже не различить: былое ли это, грядущее ли. Или настоящее, и он пробудится в сиянии Лаурэлин и поведает братьям об открывшемся ему в предвидении - столь необычайном, что в то едва верилось. О том, что Эльвэ, брат Ольвэ Альквалондского, в Эндорэ женился или женится на майэ Мэлиан. А их дочь, прекраснейшая из всех эльдар, однажды полюбит Берена - героя из Младших Детей Илуватара, о будущем приходе которых они с Ангарато только вчера говорили. А после сей муж...

...Утро вновь расставило всё по своим местам и временам. Четвёртое утро: ныне отсчёт начался заново, словно снова взошли над миром новые светила, переменив счёт дней и лет и ускорив все перемены.

Финрод

Утро было так светло, словно даже осень отступила с их пути. Мэледир, выйдя из шатра, запахнул свой плащ дозорного так, словно он был мантией:

- Сегодня мы все облачены в золото, - сказал он друзьям, что уже встали: Дэльвэ, Торондиру с Фэргенолом, Берену и Финроду; он не смог бы ответить, с какого дня считает его не только своим Королём, но и другом. Не раньше, чем с одного из дней похода: он же не Эдрахиль.

Фелагунда первым приветствовал и поздравлял с добрым началом дня дрозд, хотя его родичи уже покинули северные края, и у Нарготронда смолкло птичье пение. Найти пропитание певчим птицам уже было трудно. Но эта не страшилась ни того, что завтра не найдёт, что есть, ни близких холодов, ни долгого перелёта в одиночестве, не в стае. Подобно тому, как отряду предстоял долгий путь не в составе войска, но отдельно от всех. Только не на юг, а на Север...

- И тебе доброго дня, - Финрод вложил в обращение долю осанвэ, как могли поступать эльфы при общении с животными - особенно служащими им, как кони, или понятливыми, любознательными и общительными. Дрозды вместе с мудрыми воронами принадлежали к числу самых умных птиц.

- Не видел ли ты нечто опасное вблизи? - вопрос был прост и для животных, хотя они могли истолковать его по-своему и поведать об обыкновенных хищниках или об охотниках из людей. Том, что считали опасным они сами. Но тёмные создания были опасны для всего живого, и о том они тоже не умолчали бы. Спорхнув с ветки на землю, птица замерла перед ним, лишь поворачивая голову вправо и влево, а затем защебетала; Финрод сосредоточился на стремлении понять иного, пусть и не разумного, а только смышлёного.

- О воронах я знаю. Благодарю тебя. Да будут твои потомки многочисленны и так же благородны и смелы, как и ты! - пожелал Фелагунд дрозду, что наклонил голову в ответ, а затем расправил крылья. Затем он с улыбкой обернулся к отряду, что уже собрался... нет, не снаружи шалаша - его уже не было, как и следов костра, а внутри ивняка. - Путь чист и свободен более, чем на день пешего перехода.

О дальнейшем он не мог судить: дрозд не залетал так далеко.

Финрод

Отряд и врассыпную двигался как одно целое; самый воздух был напоён спокойствием. Финрод вспомнил о том, как в начале вверил отряд под защиту Ульмо. Так они до сих пор избегали беды. Сколько он знал, орки и не приближались к Нарогу - не переменилось это и после Битвы Внезапного Пламени. Ни один враг не проходил этими тропами, иначе остались бы незримые следы - слабые, но различимые; даже самое присутствие их едва уловимо меняло нечто в земле и воздухе. Не потому ли в своё время столь многие загорелись желанием оставить Аман, что там бродил Мелькор и оставлял свои следы? Даже Аман не остался и не станет прежним после всего бывшего, хотя и остался Благой Землёй. Эндорэ, Смертные Земли были беззащитнее - подобно Смертным Детям Илуватара, они труднее исцелялись от ран...

Сила Ульмо, наполнявшая воды, ощущалась здесь даже сильнее, чем ниже по течению - хотя стремительная речка здесь стала здесь совсем узкой и неглубокой, шумя и пенясь бурунами меж многих усыпавших русло камней. Мэледир опустился на корточки, набирая ледяной воды. Неожиданный всплеск, и он вскочил: день был хоть и ясен, но прохладен.

- Нарог, ты очень щедр, но нам хватило бы и меньше, - заявил Мэледир, отряхиваясь. Финрод улыбнулся: подходящий собеседник для юной реки!

Берега тоже усыпали камни, но они всё же не были сплошь каменистыми. Когда отряд остановился у поваленного дерева, Берен обратился к Финроду с вопросом:

-  За эти дни ты многому научил меня, мой Командир, и из повелителя стал другом, или даже больше... И теперь я хочу спросить тебя о том, что всегда было для Людей болью и печалью. Ты хочешь говорить со мной об этом?

- О смерти? - переспросил Фелагунд. - Не знаю, могу ли сказать о том нечто, неизвестное тебе: с тех пор, как я беседовал с мудрой Андрэт, я не узнал больше о вашем уходе.

Финрод

Финрод ответил не без удивления:

- Мы можем не знать, что именно нам предначертано совершить. Но я не слышал, чтобы кто-либо из эльдар сомневался, не случайно ли он явился на свет. Что случайного может быть в Арде, обрётшей своё начало по слову Илуватара? А мы - его Дети: Старшие и Младшие. У каждого из нас, несомненно,  есть своё предназначение. И всякое дитя, что погибло, казалось бы, не сделав ничего - бесценно, потому что единственно и любимо, - не только своими родителями, но и миром и Тем, Кто выше мира. Финрод подумал о том, как Исход, войны и общение с эдайн повлияли на его мысли. Прежде он и не думал бы, что такое возможно: смерть малых детей...

- А всякий, кто не предал себя и не отрёкся от Света, вплетает в мир добрую нить: если он совершал и зло, всё же мир без него нечто утратил бы. Пусть и немногие входят в легенды - не только величайший, но и малейший из мастеров украшает мир своим творением. Ты можешь сказать: тогда и зеленеющие травы не случайны, и без них исчезнет нечто малое, но прекрасное, и я соглашусь с тобой. Но мы - много более, чем травы или камни, и знак того, знак нашего предназначения - имя. Многие ли цветы и деревья имеют имена? Утрата всякого из них - совсем не то, что увядание, как это, - Фелагунд коснулся упавшего дерева. - Отчего ты спрашиваешь? Твоя судьба высока, и твоё имя войдёт в легенды и песни.

Финрод

- Не почитай песни малым и незначимым следом, Следопыт. И многие из Изгнанников-нолдор не надеются на большую награду за всё совершённое, чем песня и память... Быть может, люди что-то изменяют или путают в песнях о тебе: я замечал, что эдайн поют не только о том, что видели, прозрели или знают, но и о том, что вообразили себе. Даже могут слагать песни словно бы от лица её героя. Но если они в одном пробудят мужество, в другом - стойкость, в третьем - надежду, и не только в ближайшем поколении, но в следующих - не есть ли это след, оставленный твоим путём, который дополнит след от совершённого?  О тебе же будут помнить и эльдар. Не почитай песни чем-то малым, Следопыт, - повторил Финрод, - в мире, что сотворён Песнью. Это не только слава или почёт. Они могут вплестись в ткань Арды и продолжать жить в ней - пусть и иначе, чем Песнь айнур.

Недаром и Песни чар, пробуждавшие её отголоски, были особой силой.

- Если хочешь, сама наша жизнь - часть песни... Ибо мы, эльдар и эдайн, - часть Третьей Темы, противостоящей Диссонансу Мелькора. Противостоящей - не только в открытой борьбе, как воины. Малое дитя, явившись в мир, уже привносит в него то, что противоположно Искажению: жизнь, чистоту, невинность, любовь... Даже если эта мелодия звучит совсем кратко - и она становится неповторимой частью великой Третьей темы, что никогда не прерывается и не прервётся, и раз за разом побеждает Тьму. Она нападает вновь и вновь, губя и разрушая, опутывая ложью и толкая ко злу; но снова и снова побеждается Светом. Светом, что мы можем нести в своих деяниях и в своих сердцах.

Финрод коснулся ствола, прислушиваясь. Дерево умерло прежде, чем упасть, и отзывалось под рукой так, как материал отзывается мастеру. Финрод отвёл руку и поднял взгляд на Берена, чувствуя, что здесь нужен корабел или искусный резчик по дереву; а он, несмотря на родство с тэлери и синдар, предпочитал камень. Дерево чуть слышно жалобно скрипнуло: не от давления, а от того, что он отнимал руку. Оно словно страшилось сгнить, не дождавшись мастера...

И упавшее дерево не желало сгинуть бессмысленно, хотя оно прежде росло и цвело, кормило зверей и давало приют птицам, и было частью окружающей красоты. Но всё это осталось позади, в прошлом... Дерево, даже будучи живым, не имело надежды, но даровать ему будущее было в силах эльдар.

"Выстругать ли ещё факелы - они могут пригодиться в тёмных землях? Или лучше сказать Дэльвэ?"

Финрод

Адан судил о песне иначе - придавал ей меньшее значение, чем сам Финрод, что и первую встречу с эдайн начал - с песни. Недаром и на его гербе была арфа, созданная ещё в Эльдамаре и хранящая память о нём. Арфа и факел - музыка и свет в темноте... Человек, который не мог воспринять Незримое так, как нолдор - должно быть, и не мог чувствовать так же. Темы Айнулиндале были для него скорее частью древнего предания, чем частью мира. И от того он, светлый, верный, благородный, мужественный и совестливый, стоял ещё выше.

Он всё же начал говорить именно об этом, о Третьей Теме, и нежданно услышал в ответ:

- Ты говоришь так, словно Третья Тема это борьба: ее суть борьба, ее цель победа над Тьмой. И тогда все наши жизни это лишь битва. И погибшее дитя это лишь один из выбывших воинов, мы можем скорбеть о потере, можем в скорби не заметить врага и сами потерпеть поражение, но до тех пор пока бой продолжается это не важно. А так как нашей стороне предпето победить, то и любые потери ради достижения цели допустимы...

- Пока мы живём в Искажённом мире, борьба неизбежна. Но мы уподобились бы Тёмным, если бы считали важной одну лишь победу! - горячо возразил Финрод. - Свету предпето победить, но не разбирая путей, что ведут к победе, не замечая чужих радостей, страданий, смертей, к Свету не прийти. Говорю это не потому, чтобы видел в тебе хоть малую склонность к подобному - тебя, напротив, волнует участь не только близких, но и других людей, даже незнакомых; для тебя было бы скорбью, если бы их жизнь оказалась бессмысленна. Но говорю потому, что ты произнёс: "пока бой продолжается, это не важно", "любые потери ради достижения цели допустимы". Не для тебя это неважно и допустимо, и не для меня. Для кого же? Ты знаешь, от Кого Третья Тема и на Чьей мы стороне: берегись же уподоблять Его Морготу, не считающему орков! Мы зовёмся не бойцами Илуватара, но Детьми: какому отцу может быть безразлична жизнь любого из его детей? Каждый из нас любим, и был любим ещё до того, как появился... поэтому мы есть. Высшего смысла я не знаю.

Финроду вспомнилось, что Андрэт в своих речах могла назвать Моргота Владыкой Мира... "Было ли смешение Творца и Его Врага в том или ином следом той "Тьмы позади", о которой люди не желали рассказывать? И отчего Берен именно сейчас говорит обо всём этом?" 

Когда он отвёл взгляд от рухнувшего дерева, Берен заговорил вновь:

- Ты знаешь что идешь на смерть, но ты знаешь что прав. И по тому я вижу что тебе легко. Печально, но в самой глубине себя легко. А я веду тебя на смерть, но я не знаю что прав. И каждый наш шаг по этим травам лишь усиливает мою неправоту. Я долго думал прежде чем заговорить сегодня: я не имею права взваливать на тебя еще и мое бремя, но если я приду к Черным Вратам под гнетом своей вины, не сделаю ли я так что твоя жертва окажется напрасной и бессмысленной?

- Я говорил тебе и скажу ещё: ничто доброе в Арде не напрасно.  И ещё прибавлю, - Финрод внимательно смотрел в глаза Берена. - Ты чувствуешь себя неправым, потому что думаешь о своём счастье и несчастье, о своей любви, и спрашиваешь себя - стоит ли она жертвы? И возвращаешься к этой мысли, несмотря на то, что я говорил тебе прежде и о любви, и о вине, и о Судьбе... Но сейчас я скажу тебе иное: подумай о счастье и несчастье Лютиэн. О её любви. Не о том, как ты смог бы жить без неё, а о том, как она смогла бы жить без тебя.  Это необычайно, но ты - тот единственный, кто ей предназначен, без кого она не обрела бы в полной мере свою судьбу.

Финрод

Берен слушал в смятении и трепете. И вновь осуждал себя, почитая недостойным Лютиэн... Как же он был несхож с Андрэт!

- Командир... я уже обрел свой Сильмарилль, но что я дал ей взамен? Потому что если она Свет, то я та самая глухая ночь и темнота, где этого света нет и в помине...

- Это не так. Не скажешь же ты, что и я, и Королева Мэлиан, и Принцесса Лютиэн - слепы? Эльдар не избирают себе супругов случайно или легкомысленно, и видят в другом не столько красоту, сколько родной им дух, будь он сходным или несходным, - твёрдо ответил Финрод. - Глухую темень напоминают разве что орки. А ты честен, благороден, мужествен... и совестлив, если тебя по сей день мучит совершённое годы назад, давно по вашему счёту. Того, в чьём сердце тьма, совесть не уязвляет. Не скажу тебе: забудь, это неважно - как я сам не забуду совершённого и не совершённого. Иди вперёд, и пусть эта память хранит тебя от повторения. Как однажды сказал мне Беор: "Тьма лежит позади нас, и мы повернулись к ней спиной". Если бы предки эдайн из-за былых злых дел сочли себя недостойными искать свет на Западе, они не стали бы тем, кем стали. О том же, что в твоём приходе ко мне и просьбе нет ничего, чего стоило бы стыдиться, я уже говорил.

Встав, Финрод примерился к толстой ветви, остановился и вновь обратился к беорингу.

- Тем вечером ты желал мне послужить... Нам стоит запастись ещё факелами прежде, чем мы уйдём к Горам Тени и дальше в земли под властью Врага; а для этого дерева будет благом не сгинуть бессмысленно, а послужить нам, согрев и осветив дорогу.

Финрод

- Я был бы рад стать факелом для тебя, мой Командир, -  ответил Берен, вновь изумив Финрода. Пройдя через столь многое и видя перед собой опасный путь, он желал светить и согревать!

- Немногие из эльдар желали бы такого служения. Верю, что твоё стремление не останется без ответа, и ты сможешь кому-то осветить путь. В свой час. Я же не попрошу от тебя большего, чем выстругать факелы из этого ствола. Вместе со мной.

"Я здесь ради тебя, Следопыт. Как я мог бы требовать от тебя  жертвы?" - читалось в его взгляде.

Меж тем, близилось время продолжить путь - как только они завершат это малое дело. Оставят на своём пути добрый след и вместе запасутся тем, что позже будет необходимым. Брать с собой довольно факелов из Нарготронда было бы столь же излишним, как нести дрова или хворост для костра: дорога, что лежала перед ними, шла не по пустынным землям, где не найти ни дерева, ни куста.

Разводя костёр, эльфы легко могли бы запастись ими, но и спешить с этим пока было незачем. Они могли бы заняться этим завтра или через немного дней, но сейчас, как понимал Финрод, был наилучший день и час, и мимо него не стоило проходить - даже если это приведёт к небольшой задержке.

Финрод

- Ты говоришь так, словно я предлагаю дурное, а потом говоришь что это стремление совершится. Я не понимаю, прости.

- Дурное? - изумлённо переспросил Финрод. - Верно, ты в самом деле не понял моих слов. Редко встречаются столь высокие стремления - и среди эльдар, и среди людей. Что бы ни случилось после, храни свой свет.

Финрод начал рубить ветви почти одновременно с Береном, остальные же подходили к ним поочерёдно. Словно уже теперь передавали огонь другу: Финрод и Берен - Эдрахилю, Эдрахиль - Гвэтрону, Гвэтрон - Меледиру, Меледир - Гилдину, Гилдин - Гэллвэгу, Гэллвэг - Мэретиону, Мэретион - Боргилю, Боргиль - Торондиру, Торондир - Фэргенолу. Боргиль, закончив, глянул на Финрода - и пополнил заодно запас стрел, уже не впервые. Вскоре к нему с улыбкой присоединился Мэледир, следом и другие. Последним, завершая начатое другими, приблизился Дэльвэ. Отложив факел, он сделал ещё дорожный посох и передал его Берену:

- Пусть круг замкнётся.

По своему обыкновению, он ничего не пояснял. Берен поймёт то, что должно понять.

Если бы рубили люди, ствол ныне напоминал бы обрубок с торчащими обломками ветвей, сейчас же он стал лишь красивей. Но его можно было ещё немного украсить. Дэльвэ приостановился, а затем достал нож и через равные промежутки нанёс на ствол простые узоры.

"Теперь - всё", - ощутил Финрод. Вслед за ним отряд продолжил путь, оставив свою последнюю остановку вдоль течения Нарога. В сделанном было нечто от прощания - лёгкого, не такого, как прощание с Нарготрондом. Как лёгким и почти бестревожным было это утро, да и день.

Разве что не разговор, что только что завершился.

Гэллвэг нагнал Берена и прежде, чем тот обернулся - взмахом руки словно стряхнул с его плеч незримый груз. Желая, чтобы и его дорога была легка. Сегодня. А там - будь что будет.

Отряд ускорял шаг, спеша навстречу радости, обещанной вчера вечером. Далеко разойтись нолдор более не могли: долина стала узкой и углубилась. Только готовы были, если возникнет нужда, в любой миг припасть к серым камням, уподобившись им.

Издали эльфы различали хребет Эред Вэтрин. Сейчас же, вблизи него, видели перед собой лишь ближайший изгиб долины да небеса над ней: вверху - синева, ниже - серые облака. Должно быть, за ними сейчас и укрылись горы.

Они не столько вглядывались, сколько вслушивались. Чем дальше, тем громче становился шум, коего прежде не было: быстрая река перекатывала и перебрасывала камни, и они ударялись друг о друга; и всё слышней пробивался сквозь него - сперва чуть различимо, потом всё ближе, сильнее, звонче, веселей - хрустальный смех падающей воды.

Мэретион первым вскинул руку,  протянул нараспев:

- Нас приветствует Иврин, где не смолкает смех.

Пусть до самого озера, до самого истока Нарога ещё нужно было идти - цель была уже близка. Об иной, более дальней, цели сейчас не думал не только Мэретион или Гэллвэг.

Финрод

Под перезвон струй отряд вышел в долину, к горам, выросшим перед ними как стражи; но не они и не стройные, светлые буки стерегли прекрасное озеро, а сила Ульмо, хранившего воды. И тихий отголосок Моря в созвучии с  водопадами углублял их мелодию, и не одной памятью слышался в них отзвук плеска волн у Эльдамара: едино Великое Море, что разделяет Запад и Восток. Но и соединяет их. Финдарато давно уже не мыслил о Белерианде как о Востоке, к вольным просторам и небывалым красотам которого они так стремились. Об ином названии, данном ему в ту пору, когда Льды сменился цветением весны, мрак Долгой Ночи - сиянием новых светил, Исиля и Анар, а затем и раздоры новым единением и победами - Земля Радости - Финдарато вспоминал чаще многих. Сейчас, после Битвы Внезапного Пламени, нечасто нолдор звали Белерианд этим именем.

Здесь, у Иврина, о том вспомнил бы и самый мрачный из нолдор, сколько бы горестей он ни испытал.

Последние лучи Анар Златопламенной, что пронизывали чуть клонившиеся к воде плавно изогнутые ветви и стволы на самое краткое время погрузили прибрежный лес в золотой сумрак, напомнивший Финроду о сиянии Лаурэлин. Да! Исток этих струй был един для Смертных и Бессмертных Земель, и незамутнённая чистота Эльдамара перекликалась через Моря с хрупкой осенней красой Смертных Земель. Затем Анар скрылась за горной стеной, и наступил вечер.

- Я вверил отряд защите Владыки Вод точно рукам верного друга. И он помог нам безопасно прийти сюда, где не ступала нога никакого злого создания, где голос его внятен каждому, и воды целительны и чисты, как кристалл, - Финрод первым вышел на самый берег и отразился в дрожащем зеркале Иврин. - Подойдите и испейте! Пусть они придадут нам сил, что не оставят нас и позже, и мы унесём с собой эту радость. Я хочу, чтобы ты, Следопыт, подошёл первым.

Берен был доблестен и мужествен, но до сих пор сомневался в себе и своём выборе, в своём пути. При всём доверии его к Финроду - уже во второй раз за краткий путь задавался сходными тяжкими вопросами. Воды Иврин могли поделиться с ним надеждой и той силой, что помогает не столько обнажать меч против множества, сколько принимать себя и свой путь... Финрод знал и о том, что в таких местах, как и на берегу Моря, послания Ульмо мог услышать и адан, хотя он и не поймёт его так же ясно, как эльда.

Финрод

Следом за Береном подошли и другие - к Иврин, где надежду и радость, доблесть и поддержку можно было просто зачерпнуть. Последним - сам Финрод. Ему не открылось в этот миг ничто новое, неведомое до того. Значит, он уже знал всё, что стоило узнать на этом пути, раз он прикоснулся не к новому знанию, а к знакомому свету - тому, что он любил с юных лет.

Он звонко рассмеялся, и его смех поддержали Гилдин и Гэллвэг, и Мэледир. Эльфы садились близ озера на берегу, в шаге от дрожащих и пляшущих звёзд, что уже зажигались в небесах; и несказанной тайной веяло ныне от вод. Некоторое время эльфы внимали ей, но здесь было не место для долгого молчания, и его нарушила песня. При её звуке пальцы Финрода потянулись к арфе и замерли, коснувшись чехла. Эта мелодия, и в Амане звучавшая редко, а в Белерианде ещё реже, но не позабытая -  не нуждалась в том, чтобы её украсил золотой звон арфы, точно золотое шитьё - парадное одеяние.

Она была создана ранее, чем Перворождённые начали ковать золото. Быть может, ранее, чем они впервые натянули струны на деревянный стан. Флейты, должно быть, были, они не могли не появиться к этому времени, но для простой и древней песни о тенях, затмевавших звёзды, и о защите чистых вод, в которые не посмеет ступить нога никакого зла, будь то даже Чёрный всадник, и флейта была бы лишней. Довольно было голоса воды и в созвучии с ним - глубокого голоса Дэльвэ.

-  Не ты ли некогда сложил её? - спросил Гилдин, когда она завершилась.

- Ленвэ, - качнул головой Дэльвэ.

Из всех нолдор отряда только сам Финрод знал об этом прежде - от тэлери. Пожалуй, в тот день он впервые и загорелся желанием однажды узреть Срединные земли, увидеть того, кто сложил эту песнь - а после предпочёл Западу даже не край, где впервые увидел свет, а земли близ гор. Они так и не пересекли Эред Луин, и вести о нандор узнавали только от лайквэнди. Финрод был бы рад передать через них Лэнвэ если не приглашение встретиться, то приветственное послание. Но это оказалось невозможным - вождь нандор безвестно исчез задолго до возвращения нолдор.

Один из тех, чьим следом на земле осталась песня. Финрод думал о том без печали - да и место ли печали на этом берегу?