Финрод

По пути Финрод привычно оглядывал дозоры на Талат Дирнен. Даже очень зоркий и внимательный взгляд не заметил бы тех, кто кроется в тени, прячется среди трав — если не знать, где именно расставлены дозорные Нарготронда, усиленные разведчиками Аглона... Все те, кто ещё вчера признавали его Государем.
«Прекрасные дозорные. Они сумеют защитить Нарготронд и без меня».
Обратного пути не было.
Лагерь поставили на краю сжатого поля. Пламя костра с жадностью лизало ветки, и Финрод подбрасывал ещё, одну за одной, словно подкармливая. Спустя небольшое время он отошёл полюбоваться закатом Анор Златопламенной — всегда обещавшим новый восход. Для эдайн рассвет был частью порядка, неизменного на все времена: день сменяет ночь, зима сменяет весну... Для него же он всегда оставался нежданной радостью и невиданным чудом, неповторимым повторением первого восхода после долгой, долгой ночи, жаркого касания Сердца Огня после долгого, долгого холода. Неведомо откуда возникшего света, в котором Инголдо внезапно узнал сияние погибшего и оплаканного Лаурелина — озарившего не один Аман, но заполнившего весь простор от моря до облаков. Юного утра, изгоняющего мрак и его служителей, пробудившего от долгого зачарованного сна цветы, деревья, птиц...
В этот момент к нему подошёл Берен.

- Финрод. Я хотел спросить тебя. О нашем походе. Я знаю, что такое выполнять свой долг, когда нет ни надежды, ни шансов. Я пойму твой ответ, но, мы должны быть честны друг с другом, зная на что идем. Скажи... ты веришь что мы можем добыть Сильмарилль? Или ты пошел со мной по тому что ... тебя к этому принудили клятва и сыновья Феанора?

- Благодаря этому походу Сильмарилл будет отбит у Моргота. Я не верю, я вижу это, - твёрдо ответил Финрод, не скрыв и иного предвидения. - Добьёмся ли этого мы вместе, мне неведомо. Ведомо только, что в Нарготронд я не вернусь. Мог ли я поступить иначе? И да, и нет. Я мог бы дать тебе лучшее оружие, коня, пса, провожатых — и добрый совет, отослав из Нарготронда тайно, чтобы Келегорм и Куруфин не успели тебе помешать. Ни ты, никто другой не сказали бы, что я нарушил свой обет; но сам я знал бы, что не сделал всего, что мог, а сердце нельзя обмануть... Прежде, чем говорить к народу, я предупредил тебя, что из-за требования Тингола все мы попали в тенёта Рока. Известно ли тебе, в чём заключается Рок нолдор?

Финрод был облачён в чернёную кольчугу тонкого плетения, чёрный плащ и серый шлем. Так же, как и любой в отряде. Лук и стрелы, меч и арфа - что ещё нужно? Разве что верёвка, факелы на случай, если не будет рядом деревьев, и лембас, и запас воды, вина и целебных зелий...

Финрод

Ныне Берен очень напоминал Финроду своего пращура Беора. Так же слушал, затаив дыхание, так же верил, так же вглядывался в него - словно готов был принять его за одного из Валар, как те, впервые встреченные им люди. Шесть поколений людей сменилось с тех пор…
Когда Финрод  упомянул тенёта Рока, лицо адана покраснело, а при последнем вопросе он опустил голову.

- Нет, мой король. Мне это не известно.

Он стыдился, что обратился за помощью, видимо, считая себя, а не Тингола, сыновей Феанора или народ Нарготронда, виновным в том, что Финрод отправился в этот путь лишь с десятью самыми верными…

Эдрахиль сидел у костра, задумчиво подперев голову, но в позе его ощущалась готовность в любой миг выхватить меч или вскинуть лук, встав на защиту своего Короля и друзей. Он не терял бдительности и самообладания ни в самые тихие дни, ни в пылу боя - единственный, кто в Топях Серех попал в окружение вместе с Финродом, но не был убит.

«Можно лишь порадоваться, что Берен так скромен и ответствен, но стыдиться ему нечего».

- Мы не можем вернуться в Валинор, если пожелаем, или скоро возродиться  после смерти, но главное - это беды, грозящие нам от предательства и страха предательства.  Многие ошибки остаются без последствий, многие злые замыслы - не удаются или обращаются непредвиденным благом. Но проклятье, лежащее на Изгнанниках, рождает множество бед от любого вероломства - будь то отречение от дружбы или от родичей, от присяги или просто обещания. И вы, эдайн, став нашими союзниками, попали в ту же сеть. Если бы я или ты нарушил свой обет, это не только покрыло бы нас стыдом и грозило дальнейшим падением, но и принесло несчастья многим и многим. Надеюсь, народ Нарготронда сумеет осознать содеянное и загладить его верностью Ородрету или хотя бы сыновьям Феанора, раз уж я в самом деле не Вала… - меж бровей Финрода пролегла горькая складка. Выкликнутое многими голосами было только поводом отречься, не причиной - Келегорм и Куруфин к числу Валар тоже не принадлежали... - Тебе же стыдиться нечего.

Финрод

Услышав о Роке нолдор, Берен поморщился.
- Если ты прав, то мы, люди, в ... грязи по уши. Взять один только Дортонион. Кто пытается просто выжить, кто нажиться - но мы далеки от чистоты. И если ты прав, боюсь, подпав под ваш Рок, мы и сами захлебнемся, и вас с собой утянем.

- Утянуть на дно сложно и эльдар, и эдайн. Мы меняемся медленно, и наши деяния подготовлены всей предыдущей жизнью. Вы же в любой миг можете переменить всё и свершить то, чего никто не ждал и не предвидел! Взять одного только тебя, - почти в тон Берену ответил Фелагунд. - Казалось бы, после содеянного Врагом в тебе должно было выгореть всё, кроме ненависти или желания выжить. А ты наполнил свою жизнь новым смыслом, обрёл любовь и красоту вопреки всему. Вы - свободнее нас, пусть вас и затронул наш Рок, а ныне - и Клятва. Не удивлюсь, если именно смертный поможет нам сбросить их оковы.

Как-то, навестив Маэдроса, Финрод нежданно встретил на Химринге высоких светловолосых эдайн, что смеялись навстречу ветрам Севера, самым этим дерзким и радостным смехом бросая им вызов. Было их много меньше, чем их родичей в Хитлуме, а вождя их, сурового мужа в расцвете лет, звали Амлахом. История его изумляла и вселяла надежду: прежде Амлах, под влиянием речей неузнанных лазутчиков Моргота, призывал людей Эстолада отречься от войны с ним и дружбы с эльдар. Это длилось не один год, и он был близок к успеху, но довольно было одному из соглядатаев Врага принять облик Амлаха и говорить на совете от его имени, чтобы он в один день отказался от прежних убеждений, объявил себя врагом Лжеца до конца жизни и присягнул в верности Маэдросу. Если бы эльдар могли с той же лёгкостью избавиться от посеянных Мелькором раздоров!

- То есть, ты думаешь, Государь, что если бы я принес в жертву свою любовь твоему спокойствию, то это повлекло бы лишь беды для всех?

- Именно так, - подтвердил Финрод, прибавив. - А о моём спокойствии не тревожься. Ищи я спокойствия, я никогда не покинул бы Аман.

- Барахир сказал бы что я думаю не головой, а ... тем, что между ног. Что я последний потомок Беора, я должен был жениться на хорошей женщине, оставить ей несколько детей, или проверить, не оказалось ли у меня детей от других моих женщин.

Финрод удивлённо вскинул брови. Придя к нему, Берен говорил о Лютиэн не как об последней из «своих женщин», но как о той, в ком для него заключён весь мир. Он не прервал Смертного, дав ему выговориться, и, в самом деле, тот произнёс:
- Без Тинувиэль у меня словно души нет. Ни жить, ни быть, ни сражаться мне не за чем, - он продолжал свою сбивчивую речь, и наконец закончил. - Потому, что ради своей прихоти я и тебя подвел, и свой народ.

- Я не ожидал, что Тинувиэль не была для тебя единственной; для эльдар такое почти немыслимо...- произнёс Финрод.  - Но ты сказал, без неё у тебя словно души нет.  На что Дортониону вождь без души? Разве это не то же, что мёртвый? Ты напрасно зовёшь свою цель прихотью. Если бы ты забыл об обете, забыл о Тинувиэли и вместо этого искал дружбы Келегорма и Куруфина - ты не помог бы Дортониону, ибо не сила всё решает. А себя, лучшее в себе - предал бы… Можно жертвовать не только покоем, но и самой жизнью, но душой - нельзя, сколь бы разумным это ни виделось.

Финрод повернулся к югу, внимательно всмотрелся вдаль и тихо произнёс про себя:
- Нет, они не приедут сюда... Я до сих пор ждал, что сыновья Феанора могут осознать, что их единственный шанс исполнить Клятву - попытаться опередить нас и самим забрать Камень у Моргота. Сердце наверняка велит им сделать именно это, но они находят такой поступок безрассудным. Он и является безрассудным: они лишь погибли бы в бою со слугами Моргота... - Финрод вновь обернулся к Берену. - Нам с тобой этот выбор несёт удачу: Келегорм и Куруфин не станут преследовать нас со своими верными и не помешают в пути до самого Ангбанда.

Финрод

- Ты светел государь, ты меряешь других собой и в случайной удаче видишь Закон. Но люди не надежда... ты знаешь нас плохо, ты видел лишь нашу лучшую сторону, по том что другую мы бы не осмелились тебе показать. Но люди, мой Король, бывают хуже орков. Поверь, я чего только не насмотрелся в Дортонионе, когда мои же люди переходили на сторону Врага и творили зверства на радость новых хозяев и ради своего удовольствия. Не мы ваша надежда, но только вы наша.

- Мы видим не только то, что нам готовы показать - как без рассказов разглядели тень вашего Падения, - Финрод остро и проницательно смотрел в глаза Берена. - Увидел я и то, что люди Дортониона стойки и благородны, и не перейдут на сторону Врага по своей воле. Но вы плохо различаете влияние Врага и его мороки, тем более - падших майар в чужом обличье. Я уверен, что часть тех, кого ты видел совершающими зверства, лишь казались людьми. Чтобы побудить других к подражанию словно бы друзьям и родичам или внушить ложь Врага, совратив на его путь, который ведёт к орочьим делам. А тех, кто устоит перед этим, ввергнуть в отчаяние. Берегись и ты, Берен! Если на пути тебя посетит странная мысль, идущая вразрез с тем, что ты думал и во что верил - скажем, о том, что борьба с Врагом бессмысленна или эльдар используют вас в своих целях, или для познания и испытания себя нужно немного пожить как орк… не верь ей и не спорь с ней: падшие майар искусны в убеждении и лжи. Лучше мысленно скажи: вон из моего разума! - и вернись к тому, чем занимался или воззови к Валар.

Берен чувствовал причастность к тому, что Финрод должен был оставить Нарготронд; Фелагунд не желал её преувеличивать, но не мог и отрицать. Это было бы неправдой.

- Есть. Но тебя послал за Камнем Тингол, а от меня отрёкся мой народ - не по твоему внушению.

В ответ на слова беоринга об изменах Фелагунд лишь развёл руками:
- Ты не первый, кто говорит мне об этом - но это всё равно остаётся немыслимым.

Кажется, едва ли не каждая фраза Финрода вызывала в Берене стыд. За себя, за свой народ. Доблесть совмещалась в нём с совестливостью, искренность и верность слову - с умением любить. И восставать едва ли не из пепла. Берен был светел; и именно потому нельзя было сказать ему об этом.

- Нет, мой благородный король, это не тоже самое. Люди умеют жить без души... Живут долгом, местью, ненавистью - но живут. Живут не боясь больше Смерти, плевав на нее...

Финрод подошёл к костру, подбросил ещё ветку, но едва она занялась, вытащил. Вернувшись к Берену, он положил её на плоский камень. Когда она задымилась, угасая, он заметил:
- Охотно верю, что дымить они умеют. А гореть?

Следующий вопрос заставил его задуматься, глядя на рдяную полоску угасающей зари.
- Ты говоришь что нельзя предавать душу ради того, что нужно сделать, а люди учат иначе. Расскажи мне - почему нельзя?

- Тому есть несколько причин. Самая высокая - в том, что Сам Единый поставил наши души выше всех глубин небес и морей, и всего, что разворачивается во времени: Арда сотворена Музыкой айнур по Его Замыслу, а души - Им Самим, в Третьей Теме. Другая причина в том, что опустошать, искажать, калечить себя - даже во имя борьбы с Тьмой - означает приближаться к ней, невольно уподобляться созданиям Моргота и служить его целям. Ибо он и стремится разрушить и изуродовать всё вокруг, но более всего - наши души. Не отдавать же ему победу на том поле, где всё зависит от нас! Поступить по совести или вопреки ей - этот выбор всегда в нашей власти. А отступившись на шаг ради высокой цели - следующий мы совершим легче, и с каждым шагом путь будет становиться всё более скользким. Сама же цель или первоначальная причина…

Не договорив, Финрод искоса взглянул на Берена. Ему показалось, что беоринг слишком восхищается им - словно он был посланником Манвэ, а то и его воплощением!
- Расскажу тебе одну историю - о себе, а то мне кажется, ты видишь во мне сияющего айну. Когда Феанор угрожал брату мечом, я был поражён и возмущён. Это стало одной из причин, по которой Клятва Феанора привела меня в гнев - ведь он клялся преследовать и эльфов, и валар, если они завладеют Камнем! Друг мой, Тургон, резко возразил ему, и я его поддержал; Карантир также ответил с гневом. Зазвучали угрозы. Я чувствовал, что не годится произносить или поддерживать их, но почитал свой гнев праведным… Когда мой отец, Финарфин, тихими словами успокоил нас - моя рука сжимала рукоять меча… - Финрод опустил голову. - Если мы говорим не об этом походе, а о прошлом - не тебе одному есть чего стыдиться.

Финрод

Берен молчал, склонив голову - так же, как молчал Беор, когда Финрод спросил его о пробуждении людей. Долго молчал, прежде, чем произнести, не поднимая глаз: «Тьма лежит за нами, мы же обратились к ней спиной и не желаем возвращаться туда даже в мыслях…» На потомках тех, кто, отринув родину и родичей, шёл за Светом, а нашёл эльдар и многому учился у них, тоже лежала тень Падения, но перейти на сторону Врага они не могли. Предать - могли, но так, как предал Горлим...
Беор молча опускал глаза и не желал отвечать, Андрет беззвучно плакала о том, что люди никогда не сумеют внести свою часть в Арду Возрождённую, Берен винил и себя, и своих родичей, были и другие... Только ни один из них - ни один из многих эдайн, с кем говорил Финрод, его не подвёл.
Берен не молчал столь же долго, как его предок. Услышав предупреждение, он заговорил сбивчиво, а затем порывисто встал.
«Как же он молод, и сколько пережил за эти краткие годы!» - не мог не подумать Финрод.
- Я, наверное, благодатная почва. Если в меня кинуть сомнение, я буду искать на него ответ, пока не успокоюсь. Я знаю что мы не игрушки эльдар, и здесь меня не достать, я знаю что бороться с Тьмой надо даже если это и тщетно. Но... мне доводилось жить так как я не горжусь. И другие вопросы тоже...Не смогу я их просто отринуть.
- Ты пытлив, подобно нолдор. Это достоинство, а не изъян, но на Севере им могут воспользоваться. Если сомнения посетят тебя, когда мы оставим хранимые земли, - ныне Берен и без того задавал вопросы и делился сомнениями, - ты можешь обратиться ко мне мыслью. Посмотри мне в глаза.
Финрод, сосредоточившись, перешёл на осанвэ, впервые устанавливая мысленную связь с Береном. Он знал, что сумеет услышать и направленное ему мысленное послание - подобно тому, как при первой встрече с людьми слышал не только то, что они произносили, но и то, что желали передать.
Я смогу говорить с тобой в любое время, так как мы доверяем друг другу. Но если случится, что нас на время разлучат - не открывайся и не доверяй, не убедившись, что это в самом деле я.
Позже адан вновь выказал и благородство, и открытость, и пытливость ума, предположив, что сыновья Феанора могли быть правы.
- Они не имели ни твоей веры, ни моей обреченности, что бы отправится за Сильмариллем, но при этом не могли молчать, когда мы затронули их Клятву.
- Не могли, - отозвался Финрод, - Правда, я полагаю, что отправиться в поход сами - могли бы, хотя удержать от похода меня казалось куда более исполнимым. Если бы Келегорм совершенно не верил в возможность добыть Сильмарилл, он не сказал бы мне: «Мы не позволим ни тебе, ни этому человеку хранить или отдать кому-то Сильмарилл Феанора. Против тебя поднимутся все наши братья и лучше убьют тебя, но не дадут этому свершиться.» Эта Клятва - поистине их рок...
Берен вновь говорил о своих сомнениях, о том, что его терзает, стремясь дойти до самой сути. Глядя на дымящуюся ветку, он настойчиво спрашивал:
- Почему это так важно, Лорд мой? Почему так важно гореть? Ведь я дымил десять лет, и все же наносил вред Врагу. Так какая разница, что будет со мной, если от этого будет польза моему народу и моему Государю?
Фелагунд перевёл взгляд со струй дыма и угасающей ветки на пламя костра, ясно и жарко сияющее, трепещущее, живое. Светлое пламя, что столько раз само тянулось к рукам Аулэ, его майар, мастеров нолдор. И подобно духу, не ведало покоя, зато ведало о своём родстве с ослепительно сияющей Ариэн и золотым жаром Лаурелин. В его ореоле длился отгоревший в небесах день…
Нет, не о том желал услышать Берен, так отчаянно жаждущий ответа! И не о том, что пламя согреет многих и озарит им путь… Он просто не поверит, что способен стать светочем, за которым устремятся другие. Он скромен, но вместе с тем...
- Ты слишком мало ценишь себя и свою душу, - негромко произнёс Фелагунд, глядя на адана. - А ответ ты знаешь и сам. Вообрази, что ты, придя ко мне, нашёл бы, что после войны из​ гибели братьев во мне выгорело всё, кроме ненависти к Врагу и жажды мести - ведь и эльда может стать мстителем. Я наносил бы вред Врагу, и от этого была бы польза моему народу и Государю Финголфину - так какая разница, что стало бы со мной? Или с Лютиэн?
О душе они говорили и позже; когда же Фелагунд рассказал о том, чего стыдился сам, Берен был поражён и не сразу нашёлся, что сказать на это.
- Значит нолдор еще до Альквалондэ готовы были обнажить оружие? И не виноват один лишь Первый Дом в том, как все вышло? - тихо спросил Берен.
-  Нет, в те дни многие из нас были во власти горя и гнева. Раздоры же начались прежде; а в раздорах никогда не бывает повинна одна сторона, - серьёзно произнёс Финрод. - Семена их посеял всё тот же Враг, но во всех Домах нашлись те, кто более других внял клевете и был сильнее прочих вовлечён в распри. Как и те, кто более других противостоял им, стремясь к миру и единению нолдор вопреки розни: Маэдрос в Первом Доме, Фингон - во Втором, мой отец, а из ушедших в Средиземье - Ородрет в Третьем. Знаешь ли ты, что означают две змеи на этом кольце?
Неожиданно спросил Фелагунд, коснувшись руки Берена.

Финрод

Берен отозвался на осанвэ так, словно Финрод вручил ему величайшую драгоценность, принесённую из-за Моря, и он бережно принял её. В его вопросе не было ни толики недоверия, лишь непонимание - и любовь. Адан умел любить всем сердцем - не только ту, ради которой они ныне пустились в путь  Он любил отца, любил свою землю, любил Финрода - и чтил его…

Разве я смогу спутать тебя с кем-то иным? И даже если мои чувства обманут меня, разве я смогу не отличить твою речь от всех остальных?

Осанвэ, по счастью, невозможно подделать, но изменить облик и голос - можно. Вспомни Горлима: разве он не знал свою жену, что был обманут? Если я не обращусь к тебе первым мысленно, лучше проверь меня.

В следующем вопросе Берена звучали великое смущение и робость; столь отважный в борьбе с врагами, Берен едва решился произнести, точнее, продумать:

Государь мой... Ты так терпелив со мной, ты дозволил мне коснуться твоей души, ты говоришь со мной терпеливо столько времени сколько нужно что бы я понял... Ты смущаешь меня. Ты добрейший из Лордов, но ты не обязан так заботиться о своем вассале... Или мне лишь кажется... Прости, если я говорю глупость.

«Я для тебя только один из вассалов, к которому ты добр? Или нет?» - слышалось Финроду по тому чувству, которое сопровождало эти мысли.

Считай себя не только моим вассалом, но и учеником, одним из лучших. Ты принимаешь мои слова с полным доверием, даже если они странны и непривычны для тебя, но не бездумно, а стремясь понять - и принимая и сохраняя их в сердце, так глубоко, что ты, видится мне, можешь измениться за один этот вечер! Учеником и… и другом, если ты готов принять это.

Ныне у них была одна судьба и одна цель; и только камень мог бы не отозваться на ту любовь и почтение, что дарил Финроду Берен, вовсе  не думая о том как о даре. О его высокой судьбе и благородстве души, о скромности и мужестве Финрод тоже не сказал: Берен и без того был смущён. Учеником же он был столь хорошим, что задавал  и такие вопросы, на которые и Финроду было непросто ответить.

- Но ты говорил что попытка отказаться от любой клятвы приведет к страшным бедам. Значит... они в ловушке? Следовать плохо, но не следовать еще хуже? Даже если они решаться не следовать тому, в чем клялись именем Единого.

- Я не знаю, что хуже. Смотря перед каким выбором поставит сынов Феанора Клятва в другой раз, - покачал он головой. Пока они просто пытались его удержать от похода, и тем вынудили уйти с малым отрядом. - Но ты прав: они в ловушке, и вынуждены выбирать из разных зол.

Финрод знал, что Клятва погубит сыновей Феанора, и предупредил об этом Келегорма. Говорить же об этом Берену не стоило: это предсказание касается не его судьбы и не судьбы тех, кто ему близок и дорог…
Их окружала тишина, всё более полная. Треск костра, дуновение ветра, мягкий шелест трав, сухое шуршание стерни на поле её лишь подчёркивали.  Сумерки и вечер были порой музыки - той,  что лучше всего слышна в тишине, и Финрод внимал ей, даже отвечая. Тем более, что вопросы Берена не нарушали её, но лишь дополняли. Скажем, этот вопрос:
- Где взять весы и оценщика? Если оценщиком брать Тинувиэль, то моей душе не будет равных ни среди людей, ни среди эльдар. А если брать как оценщика меня самого, то... я не достоин всех тех даров что мне дал Единый

Фелагунду не нужно было много слов, чтобы ответить:
- Лишь любовь видит истину…

К тому времени, как они заговорили об Исходе и об Амане, Финрод ощутил, что разговор близится к концу. Сам он мог ещё долго говорить без устали, и Берен, как и прежде, внимал всем сердцем. Но взгляд по-нолдорски серых глаз, чуть заметно скользивший в сторону, лёгкое напряжение в нём выдавали усталость ума и памяти. Слишком многое было сказано за один вечер. Слишком многое было впитано, как цветок впитывает влагу и в одно утро распускается - но может и увянуть, если влаги окажется слишком много. Потому Финрод решил, что разговор нужно завершить на кольце Барахира.

- Одна змея из них нападает на корону, потому что никто не должен возносить себя над другими, гордясь собой.  Другая защищает корону, потому что никто не должен принижать своё достоинство и свою душу. Моему отцу, Финарфину, было нужно такое напоминание, чтобы в смутные дни не счесть себя самым правым, но и не последовать за другими вопреки тому, что говорит ему сердце и разум. Так он сказал мне, когда выковал это кольцо, а я говорю тебе, - он умолк, обернувшись к костру, за которым всё так же следил Эдрахиль, и заметил, уже иным тоном. - Уже стемнело, и нам стоит отдохнуть. Эта ночь будет последней, когда мы сможем мирно спать в хранимых землях Нарготронда.

Затем он вновь посмотрел на Берена. Адан, казалось, светился изнутри; он и прежде светился, полный своей любовью, но иначе. Теперь же в нём словно соединились вместе и смешались два разных света - как в Сильмарилле, за которым они шли.

Финрод

Ты чего-то опасаешься, мой король. Ты боишься что мы будем разлучены,  потому что кто-то попадет к Врагу…  Что если Государь боится,  не последовал бы я путем Горлима, не предал бы его под пыткой?

Финрод ощутил беспокойство адана, нарастающую тревогу. Последняя его мысль проскользнула почти невольно, и он не ответил бы на неё, как на случайно подслушанные слова. Но он понимал: ответ для Берена много важнее, чем деликатное молчание.

Мы идём в Ангбанд и должны быть готовы ко всему. Но в тебя я верю так же, как и в своих спутников. Лишь желал предупредить о том, чего ты мог не знать и не ожидать.

Финрод вновь обращался к Берену мысленно, а тот слушал, всё яснее формулируя в уме ответ. Его благодарность, казалось, не знает границ. Как жаль, что они узнали друг друга лишь сейчас, и им отведено немного времени для таких бесед, как эта!

Фелагунд заметил, что Берен, даже отвечая на осанвэ, называл его «Мой Государь». Стоило бы попросить адана звать его по имени - они не были просто бывшим Королём и его вассалом. Однако сейчас Берен был слишком потрясён, чтобы предлагать это.

Предложив Берену отдохнуть, он подошёл к костру. Сел рядом с Эдрахилем. Отряд неслышно собрался вокруг. В наступающей ночи торжественной печалью сиял серп Исиля, и обещанием торжества Света мерцал серп Валакирки. Звёзды вспыхивали одна за другой, и лился на землю хрустальный звон с небес, что становились всё глубже и выше.
- Под вешними звёздами мне был ниспослан сон, без которого я не задумал бы Нарготронда. Кто знает, какой явится под осенними? - тихо и задумчиво обратился Финрод к Эдрахилю. - Нам всём всё же стоит лечь спать. Нам понадобятся силы, а эта ночь - последняя, когда мы можем ни о чём не тревожиться.

Берен

Мы идём в Ангбанд и должны быть готовы ко всему. Но в тебя я верю так же, как и в своих спутников. Лишь желал предупредить о том, чего ты мог не знать и не ожидать.

А что мог еще сказать в ответ благороднейший из королей нолдор? И Смертный страстно желал его не подвести.

Я не эльф, и я не знаю своих пределов - осанвэ Берена отзывалось тихой решимостью и немного страхом. Но если вдруг это случится... я надеюсь что не подведу.

Фелагунд мягко покинул сознание человека, и беоринг был благодарен. Это были честь и радость чувствовать мысли короля, ощущать движения его души, но слишком много чувств и эмоций порождало это в самом человеке, изматывало.
Берен последовал к костру за Государем; и Фелагунд вдруг перестал быть "его" Фелагундом. Берен сам удивился появившейся мысли. Словно еще недавно они были отделены от всего мира, а теперь король снова вернулся во Внешние Земли. Возле костра по-прежнему сидел Эдрахиль, остальные были заняты кто чем. Король заговорил со своим старым другом, Эдрахиль вызвался сторожить первым, а Берен молча достал свой плащ, собираясь устроиться на ночь, как вдруг услышал слова Эдрахиля:
- Пожалуйста, спой, пока есть еще время?

Берен невольно затаил дыхание. Он столько слышал о песнях короля, но никогда не слышал что бы Фелагунд пел. Как-то... все их встречи раньше не располагали.
Тихо ступая, что бы не спугнуть наваждение. Беоринг вновь приблизился к костру и, завернувшись в плащ, лег на границе его света. И стал ждать, глядя в далекое-далекое небо, усыпанное звездами, сияющими как нолдорские самоцветы... Нолдорские самоцветы... Как жаль что нельзя поместить Сильмарилли в небо - тогда все бы смогли видеть их чарующий свет и никогда Зло не добралось бы до них...

Эдрахиль

Таковы были песни эльфийских менестрелей, - а Финдарато относился к лучшим из них, его музыка завораживала слушателей еще в Тирионе, - что слова и мелодия рождали в сознании слушателей ясные картины, похожие на отголоски собственных воспоминаний. Будто своими глазами удалось увидеть историю, вошедшую в легенды. Менее пятисот лет прошло с того дня, когда нолдор, ведомые гневом, отчаяньем - и надеждой - ступили на берега Белерианда. Всего ничего. И вот уже некоторые деяния лучших из них вошли в легенды. Не только для быстроживущих людей - но и для них, мерявших когда-то время бесконечностью. "Деяния лишь в песнях останутся", - воспоминание обжигало холодом, как северный ветер в Арамане. Что ж, пусть песни будут светлы и прекрасны, как эта.
Эдрахиль посмотрел на Берена. Валар говорили о том, что в восточные земли придет новый, юный народ, младшие дети создателя. Свободные, смелые и гордые, зримое воплощение могущества Единого - и слабости мнящего себя королем этих краев Моргота. Сильные, достойные союзники - быстроживущие и хрупкие, нуждающиеся в помощи эльдар.
Нолдо отправился в этот безумный путь за своим лордом, ради которого не жаль было умереть. Не задумываясь о последствиях и не сомневаясь, как и следовало вассалу, принесшему присягу. Его тоже вела - своя - клятва. Но, возможно, их походом руководила и иная сила: не просто ряд тяжких случайностей. И судьба эта стояла за плечом сына Барахира: судьба изменить мир против воли Врага.
"О том ли ты пел, мой король?"
Вслух Эдрахиль ничего не сказал, лишь встал, наполнил походную чашу темным вином из фляги и поднес Финдарато: так следовало благодарить певца за песню.

Финрод

Приняв чашу из рук Эдрахиля, Финрод тихо заметил:
- Прошу, отдохни и ты. Следить за костром уже нет нужды, заботиться о  безопасности - ещё нет: мы под охраной дозоров Талат Дирнен.
Он убрал арфу и, выбрав место, улёгся, прислонив к спине походную суму...

…Снился ему Тирион, залитый серебряным сиянием. За окном, подобно белоснежным гребням волн, пенились цветущие вишни; дальше виднелись крыши и террасы. Финдарато, подперев левой рукой подбородок, постукивал пером по листу:
- Быть может, «атта»? Дитя легко выговорит. Наверняка оно впервые появилось в детской речи.
- А если нет? Если не сын впервые назвал отца отцом, а тот сам научил ребёнка, как его звать? Тогда изначальной формой могло быть и «ато»… мне кажется, - как всегда мягко произнёс Артаресто. - Не стоит ли обратиться к Румилю?
- И к Румилю, и к Феанаро, если он в Тирионе и не слишком занят нынешними замыслами, - легко согласился Финдарато, хотя последнее было маловероятным. - Но мне интересно вначале продумать вопрос самому. Думаю, всё же должно быть «атта» или «атто», с удвоением согласной - как в «аммэ», сохранившейся и в современной квенья.
-  Быть может, ты и прав…

Лишь немногие из снов бывали вещими. Финрода посетило немало предвидений перед походом, и он был рад именно такому сновидению - оно не пробудило тоску по утраченному, но на время перенесло его в Аман Неомрачённый.
Пробудился он не первым, но и не последним. Увидел, как Гвэтрон в полусне потянулся за чем-то рукой, коснулся земли и вмиг пружинисто поднялся. Вопросительно взглянул, не ждут ли все его, и отбросил падавший на лоб непослушный завиток. Ненадолго обернулся к югу, к оставшимся в Нарготронде жене и дочерям, а затем, резко - на север. Его в три голоса просили остаться, называя поход безумным и гибельным. Он крепко обнял их на прощанье и шагнул к Эдрахилю…

- Пора, - произнёс Финрод, когда все были готовы, и отряд продолжил путь. Зная, что позже придётся двигаться медленно и скрытно, в эти первые дни он совершал долгие переходы. Шли ровно и скоро, хотя и не позволяя себе чрезмерно утомляться. Благодаря силе и выносливости Берена эльфам не приходилось приноравливаться к скорости человека. Прозрачный осенний воздух распахивал дали, и с холма можно было разглядеть вдали гребни Эред Вэтрин. Сжатые поля остались позади; луга и перелески сменяли друг друга. Обойдя один из лесистых холмов, Финрод остановился, хотя сквозь деревья ничего не виднелось.
- Самая северная из наших дозорных башен. Мы достигли края Хранимой Равнины, - пояснил он Берену. - Земли Нарготронда простираются вплоть до Эред Вэтрин, но после войны их северная часть уже не безопасна; правда, так далеко на юг орки почти не добираются, да и далее встречаются лишь малые шайки.
Финрод подошёл к низкому кусту на склоне, подобному рыжему облаку, задумчиво погладил листы. Он смотрел вдаль, за деревья и укрытую меж ними башню, туда, где оставался его город. Сон, воплощённый в камне, лучшее произведение его мастерства, дополнившего искусство гномов, мирный приют для беженцев, всё потерявших в войне и надёжный заслон для врагов. Сколько сил, знаний, искусства, жара души было в него вложено!
- Мы так спешили уйти, остерегаясь погони или иной помехи, что не успели попрощаться с Нарготрондом, - произнёс он. - Полагаю, сейчас самое время...

Берен

Чуткое ухо Берена уловило начало движений в лагере и атан сразу открыл глаза.
Быстро, но без спешки, собирался отряд. Короткий завтрак - и в путь. Беорингу вдруг показалось, что их путь - это как река. Она захватила их и несет; а они пытаются не уклониться, нет, но хотя бы быть несомыми чуть меньше, словно цепляясь за мели они останавливались на ночлег, но течение было неумолимо и утренние сборы уже тянули их дальше, вниз по реке Рока. "Интересно, в какое море впадает река Рока", - подумал Берен затягивая ремни на походной торбе.
Барахирион знал что эльфы покидают края которые вдруг перестали быть для них родными. Но даже не знай он, то глаз привыкший замечать мелочи увидел бы и рассказал человеку - эльдар прощаются. Взгляд, грустная улыбка, движение руки или тела... Берену было жаль. И он был рад что вчера Государь поговорил с ним - иначе сейчас груз вины сгибал бы Смертного.
- Мы так спешили уйти, остерегаясь погони или иной помехи, что не успели попрощаться с Нарготрондом. Полагаю, сейчас самое время...
- Мы вернёмся, лорд.
Каждый произнес или промолчал свое. А Берен подумал - "Ведь это не первое ваше прощание. Что вы думали навсегда покидая Тирион? Обещали ли вы вернуться, сами тому не веря?". И тогда человек подумал что здесь - не Тирион. У Смертного был и свой опыт прощания с родными краями... и человек подумал что знает как помочь эльфам в их грусти.
И Берен запел. Нелепую, возле мудрых квэнди, возможно глупую, но веселую песню пел его ясный голос.
А ну - развею тишину,
  Спою, как пели в старину,
  Пусть ветер воет на луну
  И меркнет небосвод.
  Пусть ветер воет, ливень льет
  Я все равно пойду вперед,
  А чтоб укрыться от невзгод,
  Во флягу загляну."
Когда дорога не проста,
И в тучи прячется звезда,
Та,что вела тебя всегда -
Друг, выпьем и споем!
Споем о том, как в даль идем,
пусть далеко родимый дом -
нас утешает мысль о том,
что фляга не пуста.
Еще чуть-чуть? Еще чуть-чуть!
Не грех присесть и отдохнуть.
Когда нас ждет опасный путь -
от фляги будет прок!
И сотни исходив дорог,
поймешь, что не вернуться мог.
Как жаль, что флягу не сберег,
но жив - доволен будь.
http://belovlas.narod.ru/minstrel/mp3/r … -92-12.mp3

Эдрахиль

Берен запел, и тиски грустных воспоминаний и неуместных тревог рассеялась. Пролились первые дождевые капли, запутались в кудрявой шевелюре Меледира,  оставили влажные дорожки на щеке и упали в землю, унося с собой тоску и ненужную слабость. Вода – дар Улмо, она запоминает светлые песни и смывает печали и тяготы с души.
Легкий, запоминающийся мотив легко было подхватить и подпевать. Эдрахиль пожалел, что не взял в дорогу любимую флейту.  Если на пути будут тростники, недолго сделать простую свирель.  Он почувствовал, что улыбается, легко и открыто. Услышал смех Финдарато, и на душе совсем посветлело. Инголдо умел смеяться  вот так, щедро делясь радостью с теми, кому повезло оказаться рядом.  Поддерживая в минуты сомнений, даря надежду. Наполнив чашу до краев , огляделся, убеждаясь, что, действительно, все достаточно подготовились к пути, и не нужно разделить напиток с другим. Поймал настроение и, чувствуя себя почти мальчишкой, заглянул в походный кубок Гэллвэга, стоящего рядом:
- А я слышал, что ты подружился с гномами и теперь берешь с собой всюду их эль, в котором пены больше, чем напитка. 
Но посерьезнел и смолк, глядя на своего друга и короля. Все замерли, ожидая, что скажет Финрод.

Финрод

Кубки наполняли один за другим, последним - Берен. А улыбнулись почти одновременно - песне, Финроду, небу, земле, друг другу.  Тому, что фляга не опустела и все живы. Глаза Эдрахиля, что только что был опечален, вспыхнули задором:
- А я слышал, что ты подружился с гномами и теперь берешь с собой всюду их эль, в котором пены больше, чем напитка.

- Они обещали мне напиток, над которым пена поднимается так высоко, как низко спускаются бороды гномов! Но, быть может, речь шла о фонтане, - рассмеялся в ответ Гэллвэг, вернувшийся к обычному расположению духа, но больше шутить не стал, ожидая слова Короля.

- Каждый из вас наполнил свой кубок, словно на пиру, - произнёс Фелагунд, - а улыбнулись - все, как один. Ныне мы все вместе.

Эта общность ощущалось сейчас едва ли не в самом воздухе - общность всех двенадцати. Грань, что ещё вчера резко отделяла Смертного от эльфов отряда, истончилась благодаря вчерашней песне Финрода и сегодняшней - самого Берена. Он остался непохож на них, но и остальные не были похожи друг на друга, и всё же едины меж собой.

- Мы все - часть одной прекрасной мелодии, - продолжил Финрод, по-новому ощутив необычайность этих минут. - Только вслушайтесь - в небеса, в землю, друг в друга; в этот миг - можно услышать.

В самом деле, сейчас эльфы могли уловить нечто мимолётное  - не то дальним отголоском, не то чуть слышным голосом воздуха и воды, не то неясным предвидением, не то грёзой. Не одинаковое для всех, но созвучное, словно они слышали краткие отрывки единой песни, полной красоты и надежды, зовущей за собой. В своём отрывке Финрод расслышал ли, разглядел ли серебряно-золотое звенящее сияние, словно в час Смешения Света в Валиноре. И покой этого часа, мягкую силу, подобную той, что разлита в Лориэне. И миг торжества радостно разгоревшегося света над мраком, что стал бессилен.
Воспринимая всё это сам, Финрод вместе с тем сосредоточенно смотрел в глаза Берена.  Чтобы и Берен, будучи Смертным, уловил через него эту мелодию - его, свою, общую. Что уловили другие эльфы, он не знал.
Чудесные мгновенья минули, оставляя после себя не печаль, а светлую память.

Начинался дождь, пока совсем слабый. Прятаться от дождя Финроду не хотелось - разве что он превратился бы в ливень, но тучи того не обещали; скорее, это будет осенний дождь, который иные назвали бы обычным. Мимо пролетела серая птица. Финрод проследил за ней взглядом и подставил ладонь дождевым каплям.
«Мы не можем подняться в небо, как птицы, и коснуться его. Зато небо может коснуться нас и даже погладить по голове, словно детей», - подумал он, когда по его волосам стекла очередная струйка воды.

Берен

- Каждый из вас наполнил свой кубок, словно на пиру, а улыбнулись - все, как один. Ныне мы все вместе.

Берен обвел глазами тех с кем уже успел познакомиться, и с кем невидимые нити начали связывать его сердце.
Меледира - эльфы считали его юным.
Дэльвэ - Перворожденный, роняющий слова как драгоценность.
Гвэтрон - подобный пружине, расставшийся с женой и двумя дочерьми ради этого похода, ради своей верности Королю. "Сколько же судеб я разрушаю?" - подумал атан. - "Надеюсь Ном прав во всем что он говорил и нет моей вины..."
Гэллвэга - дружный гномам, смешливый и легкий.
Меретион - голубоглазый, дитя побережий по матери, рожденный после Празднике Воссоединения.
Боргиль - казавшийся суровым.
Эдрахиль - Друг-Короля... Близкий словно брат.
Государь...
Остальные пятеро пока держались на расстоянии от барахириона, но сейчас атан почувствовал что они и правда стали чем-то целым.
Вино закончилось. А с ним закончились прощание и время. Путь ждал. Холодно и молчаливо, недобро щурясь. Но золотистое и ясное видение Фелагунда отпугнуло тень - нежный, но при этом беспощадный в своей чистоте, свет окутал их своим касанием, словно поцелуем. Завороженный человек не смел шевельнуться.